Юлия Кантор

Михаил Николаевич Тухачевский

Мемуаристы его либо боготворят, либо ненавидят. Одни видят в нем палача, потопившего в крови Кронштадтский мятеж и задушившего крестьянское восстание на Тамбовщине, другие - блистательного полководца Гражданской войны и теоретика, заложившего основы советской военной доктрины.

Самый молодой маршал Советского Союза был личностью яркой, знаковой для политической реальности ХХ века. Сын дворянина, чей род ведет начало из ХV века, и крестьянки, он сделал карьеру в советской России и погиб как "враг народа". Корреспондент "Известий" - первый за последние полвека читатель хранящегося в Центральном архиве ФСБ "Дела о военно-троцкистском заговоре".

"Дело рассекречено, мы готовы оказать вам содействие"

После расстрела маршала и его братьев и после арестов его родственников все имущество, вплоть до фотографий и личной переписки, было либо конфисковано, либо выброшено. Начинаю поиск - через Институт истории России РАН, военно-исторические клубы, ассоциации военных психологов, через архивы и Интернет. Ищу родственников и хоть какие-то следы "овеществленной" памяти. Самые важные документы хранятся в Центральном архиве ФСБ, и "Известия" направляют запрос на Лубянку.

Месяц ожидания - и наконец в середине февраля получен ответ: "Дело" рассекречено, мы готовы оказать вам содействие". Одно но: для работы со следственным "Делом" необходима нотариально заверенная доверенность от родственников. За несколько дней до этого мне удалось найти Андрея Николаевича Тухачевского, племянника маршала, и я обращаюсь к нему.

Тухачевский соглашается без колебаний, хотя ни он сам, ни его семья "Дела" никогда не видели. Отвожу доверенность на Лубянку, снова сутки ожидания, и вот звонок: "Завтра приходите. Время изучения материалов не ограничено". Погружаюсь в "Дело военных", по которому был осужден Михаил Тухачевский.

"Расстрел - слишком легкая смерть"

"Шпионы Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна, продавшиеся заклятым врагам социализма, дерзнули поднять кровавую руку на жизнь и счастье стосемидесятимиллионного народа, создавшего Сталинскую конституцию, построившего общество, где нет больше эксплуататорских классов, где уничтожены волчьи законы капитализма. Приговор суда - акт гуманности, защищающий нашу Родину и передовое человечество от кровавых извергов буржуазной разведки. Страна, единодушно требовавшая стереть с лица земли восьмерку шпионов, с удовлетворением встретит сегодня постановление суда. Расстрелять! Таков приговор суда. Расстрелять! Такова воля народа".

Истерия, брызжущая со страниц "Известий" за 12 июня 1937 года, захлестывает общий вагон поезда Москва-Астрахань. Передовица и подверстанные к ней статьи ошеломляют: разоблачены люди, которыми восхищалась вся страна. "Сокрушительный удар по фашистской разведке", "приговор суда - свидетельство нашей мощи", "рабочие московских заводов и фабрик на многолюдных митингах ночных смен единодушно одобрили приговор суда над оголтелой фашистской бандой шпионов, изменников и диверсантов"...

Ненависть, страх, отключивший разум, звериный инстинкт самосохранения - стараясь перекричать друг друга (наверняка в вагоне стукачи, фиксирующие "волны народного гнева"), пассажиры обсуждают прочитанное. "Это все Тухачевский - помещичий сынок. Он всех затянул... Поделом изменникам!.. Расстрел - слишком легкая смерь!" Пожилая женщина силится что-то сказать, но судорога перехватывает горло. Для матери "помещичьего сынка" полуграмотной крестьянки Мавры Петровны Тухачевской передовица "Известий" - похоронка на сына.

Ехавшая в том же вагоне в ссылку жена Николая Бухарина вспоминает: "Горе жгло ее изнутри. Ни одной слезы на людях она не проронила". Познакомившись в поезде, навсегда уносившем их из нормальной жизни, они будут поддерживать друг друга в Астрахани. "Мавра Петровна хотела сделать передачу Нине Евгеньевне, жене Михаила Николаевича, - в астраханскую тюрьму. Сказала: "Пишу плохо", - и попросила написать, что она передает. "Ниночка, передаю тебе лук, селедку и буханку хлеба". Я написала. Неожиданно Мавра Петровна разрыдалась и, положив голову мне на плечо, стала повторять: "Мишенька! Мишенька, сынок! Нет тебя больше, нет тебя больше!"

Отправив в ссылку, Сталин оказал Мавре Петровне милость: она умерла, не узнав о страшной судьбе остальных ее детей и внуков. Где и как закончила свои дни Мавра Петровна Тухачевская, не было известно до конца 70-х.

"В одной камере с матерью сидели: жена Уборевича, жена Гамарника, жена Бухарина..."

Троюродная сестра Тухачевского Надежда Хитрово (праправнучка Кутузова) разворачивает передо мной рассыпающийся листок - письмо, адресованное сестре маршала - Елизавете, часть архива которой после ее смерти перешла к Хитрово. Она давно не показывала письмо никому - до сих пор мучительно прикасаться к незаживающей ране.

"Я знала хорошо вашу мать Мавру Петровну в период ее пребывания в Астрахани в 1937-1941 годах и в Казахстане, куда нас вместе вывезли в ноябре 1941 года, и во время ее кончины мы жили с ней в одной комнате, в казахском ауле Челкарского района. ...Познакомились мы с ней возле астраханской женской тюрьмы, куда Мавра Петровна ходила к невестке, там сидела моя мать, которую арестовали вместе с моим мужем... В одной камере с матерью сидели: жена Уборевича, жена Гамарника, жена Бухарина. Мавра Петровна жаловалась на боли в сердце. Нам всем было очень жаль ее - она ведь была старше всех нас там, да такие невыносимые моральные страдания.

В ноябре 1941 года нас, как "неблагонадежных", выслали в Казахстан. Дорога была очень тяжелая. Из Астрахани дней 15 ехали на барже до Каспийского моря... Почти не было питьевой воды, теснота, темнота, пищу добывали на берегу, когда причаливала баржа. Затем нас перегрузили на пароход, где условия были не лучше, а в Красноводске на поезд в теплушки, там было еще хуже, довезли до Челкара, это уже был декабрь 1941 года.

Там нас на верблюдах в 30-градусный мороз повезли в аул. Дорога в 30 километров тянулась 9 часов, многие пообморозились. Эта поездка окончательно подорвала здоровье Мавры Петровны. В ауле нас поместили в землянку, состоящую из двух комнат, в одной из них нас поместили с Маврой Петровной (моя семья 5 человек, еще женщина с сыном и Мавра Петровна). Мой брат сделал для нее из каких-то прутьев "кровать", и мы ее уложили, напоили теплым чаем, но она уже совсем плохо себя чувствовала, а врача, конечно, не было. На второй или третий день она скончалась".

"Он сразу становился центром внимания"

Елизавета Тухачевская, после реабилитации ставшая историком семьи, сама решила написать воспоминания о своем "дворянском гнезде" - жизни в имениях Александровское и Вражское. В маленькой квартирке Надежды Хитрово перебираю старые папки. К тонкой тетрадке, исписанной крупным угловатым почерком, подколото несколько машинописных страниц с правкой от руки.

- Елизавета Николаевна, зная, что почерк у нее неразборчивый, хотела привести воспоминания в порядок. Мечтала опубликовать. Время пришло, берите", - грустно улыбается Надежда Михайловна.

"Он был необыкновенно подвижным, живым и предприимчивым мальчиком. Его ни на минуту нельзя было оставить без присмотра. Например, когда он научился ходить, то для него пришлось взять отдельную няньку, так как нянька, общая для всех детей нашей семьи, должна была все внимание уделять только Мише. Главной обязанностью этой новой няньки было ходить сзади Миши и держать его за рубашку, ни на минуту ее не выпуская".

Специалисты по возрастной психологии называют таких детей гиперактивными. Из этих "разрушительно любопытных", возбудимых детей вырастают люди, стремящиеся к абсолютному лидерству, нередко жесткие. Юный Тухачевский любил верховую езду и спортивную борьбу, великолепно танцевал. Запоем читал на трех языках классику и модных авторов (литературные герои, интересовавшие больше других, - Андрей Болконский и Ставрогин). Сочинял пьесы для домашнего театра и сам же играл главные роли.

- Когда приходил Миша, он сразу становился центром внимания. Я до сих пор не могу без вздоха вспомнить взгляд его синих лучистых глаз, - улыбается Хитрово.

"Все твердо знали, что в случае оплошности ждать пощады нельзя"

В 1-м Московском кадетском корпусе Михаил сразу выделился "блестящими способностями, отменным рвением в несении службы, подлинным призванием к военному делу". Но "по службе у него не было ни близких, ни жалости к другим. Все твердо знали, что в случае оплошности ждать пощады нельзя. С младшим курсом Тухачевский общался совершенно деспотически".

За "рвение по службе" был представлен Николаю II (к чему относился весьма иронически). Училище закончил первым по успеваемости и был зачислен в лейб-гвардии Семеновский полк, куда мечтал попасть (его дед-генерал служил под тем же знаменем).

В Первую мировую воевал, как отмечали сослуживцы, с завидной храбростью в открытом бою и в разведке. Был взят в плен. После четвертой попытки побега Тухачевский попал в интернациональный лагерь для военнопленных Ингольштадт, куда свозили неисправимых беглецов. Гойс де Мейзерак, впоследствии генерал, с благодарностью вспоминал, как "обаятельный и мужественный русский подпоручик" Тухачевский согласился откликнуться вместо него на вечерней поверке. Благодаря этому француз успел оторваться от погони.

В Ингольштадте Тухачевский познакомился и сблизился и с будущим президентом Франции Шарлем де Голлем, который навсегда сохранит симпатию к "неугомонному Мишелю", его "дерзости и отваге". В 1936 году в Париже бывшие узники Ингольштадта устроили в честь Тухачевского обед. "А в 1966 году, когда президент де Голль посетил Москву, он хотел встретиться с сестрами расстрелянного маршала. Ему вежливо, но безапелляционно отказали, заявив, что родственники Тухачевского встретиться с ним не могут. Родственники узнали об этом уже после отъезда французского лидера", - сдержанно рассказывает Хитрово.

Пятая за полтора года плена попытка бегства оказалась удачной. Вернувшись на родину, Тухачевский вспоминал: "Я составлял планы боевых операций, я вел армии в бой... Я был тогда на грани помешательства".

"Сослуживцами он характеризовался как способный подпоручик, которому повезло"

Автор вышедшей в 1928 году книги о Тухачевском известный французский публицист Реми Рур свидетельствует: Тухачевский был убежден, что России "нужны богатырская сила, отчаянная хитрость и варварское дыхание Петра Великого. Поэтому к нам более всего подходит одеяние диктатуры".

Еще в плену Тухачевский начнет симпатизировать большевикам: "Если Ленин сможет избавить Россию от прежних предрассудков, если сделает ее сильной страной, я выбираю марксизм".

Подпоручик становится командармом. Создал первую революционную армию, прославился на фронтах Гражданской, огнем и мечом делая Россию советской. Именно он стал инициатором мобилизации в Красную Армию бывших царских офицеров: "Надо помочь им пойти с народом, а не против него".

Он умел и любил духоподъемно, заразительно говорить. И убеждать отнюдь не только словом: "Для создания боеспособной армии необходимы опытные руководители, а потому приказываю всем бывшим офицерам... немедленно стать под красные знамена вверенной мне армии. Сегодня прибыть ко мне. Не явившиеся будут преданы военно-полевому суду".

За ним пошли офицеры, он смог, несмотря на "чуждую" аристократическую внешность, завоевать доверие солдат. 26-летний "красный демон" теснит по всей стране Краснова и Деникина. В 1919 году за победу над Колчаком он удостоен высшей в то время награды - Почетного революционного оружия и ордена Красного Знамени. В это время его уже "вел" Особый отдел.

- На ваш взгляд, Тухачевский был харизматическим лидером? - этот вопрос я адресую сотруднику Центрального архива ФСБ Олегу Матвееву.
- Да, но с некоторой оговоркой. Еще в начале 20-х годов Особый отдел Западного фронта отмечал Тухачевского как способного командира, но человека властного и хитрого, не терпящего возражений со стороны подчиненных, поэтому окружающего себя людьми во всем с ним согласными и угодливыми, признающими его авторитет. Было замечено, что Тухачевского больше интересует административная сторона подготовки армии в войне в ущерб вопросам стратегии и тактики. Сослуживцами он характеризовался как "способный подпоручик, которому повезло".

Заняв Симбирск, Тухачевский отсылает Ленину, раненному Каплан, телеграмму, занесенную в скрижали партийной истории: "Дорогой Владимир Ильич! Взятие вашего родного города - это ответ на одну вашу рану, а за вторую будет Самара".

У него будет множество побед - образцовых с точки зрения военных канонов. И столько же - одержанных вопреки им. И лишь одно серьезное поражение - под Варшавой, когда Сталин, член РВС Юго-Западного фронта, не захочет направить на Варшаву Первую конную. Этот конфликт не забудут оба.

"Там особенно красивые интерьеры"

Штаб Ленинградского военного округа с послереволюционного времени и доныне расположен в западном крыле Главного штаба, "обнимающего Дворцовую площадь". Для человека с художественным воображением, каким был Тухачевский, сама дорога от дома до службы представлялась путем историческим. Иду от дворца великого князя Михаила Николаевича, во флигеле которого размещалась квартира командующего округом, - тоже Михаила Николаевича.

На доме, где с 1928 по 1931 год жил Тухачевский, - мемориальная доска. Он жил на Миллионной улице, в советское время носившей имя террориста Халтурина. Улица эта начинается от Марсова поля и упирается в Дворцовую площадь, в те годы - площадь Урицкого, убитого в восточном крыле Главного штаба, где размещалась ВЧК. А вход в штаб округа - всегда и доныне - с торца здания, с Невского, тогда - проспекта 25 Октября. Так и прошел Михаил Тухачевский с "марсовых полей" Первой мировой и Гражданской путь от гвардейского подпоручика до "красного маршала".

В штабе Ленинградского военного округа меня сопровождает помощник командующего полковник Юрий Кленов. "И в конце 20-х годов, и теперь помещения, где работал командующий, - здесь. Все окна, как видите, выходят на Дворцовую. Только в том кабинете, где сидел Михаил Николаевич, теперь командующий принимает официальные делегации - там особенно красивые интерьеры". Интерьеры действительно великолепны

Сидя в зале с видом на Зимний дворец, на Александрийский столп - памятник победы над Наполеоном, трудно не задумываться об истории и своей роли в ней. В кабинете - вывезенные из Парижа после падения Бонапарта великолепные вазы. Как человеку, сызмальства грезившему о доблестях, о подвигах, о славе и, конечно, о чинах, не предаться честолюбивым мечтаниям...

Здесь, в Петрограде, в 1918-м Тухачевский сделал выбор, определивший его судьбу, - попрощался с однополчанами-семеновцами, уходившими за Дон: "Я остаюсь, сейчас мне по пути с большевиками". Они встретятся в 1931 году в Париже, и блестящий, саркастически остроумный, кажущийся "до беспечности благополучным" советский военачальник тихо признается друзьям юности: "Я проиграл".

Незадолго до этого в Ленинграде прошел первый "показательный" процесс по "Делу о военном заговоре". Судили семеновцев, вернувших в 1918 году из-за границы знамя своего полка и хранивших его в подвалах Введенского собора. ОГПУ найдет знамя в 1930-м и возбудит дело о контрреволюционном заговоре. "Заговорщиков" расстреляли. Пытался ли он вмешаться, помочь обвиняемым, неизвестно. Известно только то, что его не тронули, чуть ли не единственного из живших в России офицеров полка.

"Я был начинающим музыкантом, он - известным полководцем"

Он умел быть заботливым товарищем. "Первое, что поразило меня в Михаиле Николаевиче, - вспоминал Дмитрий Шостакович, - его чуткость, его искренняя тревога о судьбе товарища. Помню неожиданный вызов к командующему Ленинградским военным округом Шапошникову.

Ему, оказывается, звонил из Москвы Тухачевский. Михаилу Николаевичу стало известно о моих материальных затруднениях". Больной туберкулезом Шостакович вынужден был работать тапером в кинотеатрах. Благодаря звонку Тухачевского Шостаковичу было предложено написать симфонию к 10-летию Октября. После ее исполнения в Большом зале Ленинградской филармонии он получил признание как композитор.

Шостакович и Тухачевский познакомились в 1925 году, в Москве. В консерватории шел отбор пианистов на конкурс имени Шопена, Тухачевский посещал прослушивания. "Я был начинающим музыкантом, он - известным полководцем. Но ни это, ни разница в возрасте не помешали нашей дружбе, которая продолжалась более десяти лет и оборвалась с трагической гибелью Тухачевского", - свидетельствует Шостакович.

В 1928 году Тухачевский назначен командующим Ленинградским военным округом, и дружба становится еще более тесной. "Михаил Николаевич удивительно располагал к себе... Даже впервые встретившись с ним, человек чувствовал себя словно давний знакомый, легко и свободно". Шостакович проигрывал ему свои сочинения - "он был тонким и требовательным слушателем".

Они оба любили Эрмитаж, и старейшие эрмитажные смотрительницы еще помнят "блистательного красавца военного" и его друга-композитора, часами бродивших по залам музея. "Михаил Николаевич порой тактично поправлял экскурсоводов", - командующему округом нравилось демонстрировать свою эрудицию.

В последний раз жизнь сведет их в тяжелейшее для Шостаковича время, после опубликованной в "Правде" разгромной рецензии "Сумбур вместо музыки". Одним из немногих, кто осмеливался поддержать впавшего в отчаяние Шостаковича, был маршал Тухачевский.

Музыку Тухачевский любил с детства, называя ее своей самой большой страстью после военного дела. Отлично играл на скрипке и даже сам изготавливал инструменты, тщательно изучая основы ремесла. В Смоленском краеведческом музее хранится Справка о лаках и грунтах, написанная им, со ссылками на источники на четырех языках. Весной 1937-го, музицируя для сестры, он вдруг отложил инструмент, печально сказав: "Почему я не стал музыкантом, ведь мог бы сейчас быть неплохим скрипачом".

"Присутствующим пришлось самим снимать с него маршальский мундир"

Когда заместителя наркома обороны маршала Тухачевского ранней весной 1937 года неожиданно не пустили в Лондон на коронацию короля Георга VI, он уже не сомневался, что это начало конца.

11 мая его сняли с должности заместителя наркома и отправили в Куйбышев - командовать войсками Приволжского военного округа. Перед отъездом он добился встречи со Сталиным. Положив Тухачевскому руку на плечо, вождь пообещал, что скоро вернет его в Москву. Товарищ Сталин слово сдержал - 24 мая Тухачевский действительно вернулся в Москву. На Лубянку. Под конвоем.

Об отъезде Тухачевского с семьей в Куйбышев из Москвы написано множество мемуарных статей, выступление перед служащими округа цитировано многократно. После реабилитации в 1957 году просачивалась сквозь цензуру и скупая информация о его последних днях. Но о том, как происходил арест, как вел себя маршал, - глухое молчание.

В конце 80-х сестрам маршала пришло письмо, написанное старческой рукой. Прожив всю жизнь со знанием мрачной тайны, очень пожилой человек все-таки решил расстаться с данным когда-то словом "молчать вечно". Это письмо, засунутое в стопку других бумаг, я нашла, уже собираясь прощаться с Хитрово.

"Мне по стечению обстоятельств стала известна подробность ареста Михаила Николаевича от человека, производившего этот арест. Этим человеком был Рудольф Карлович Нельке, старый большевик, честнейший человек, работавший полномочным представителем НКВД... Михаил Николаевич приехал в Куйбышев своим вагоном и должен был прийти в обком представиться и познакомиться с руководством обкома, которое в ожидании собралось в кабинете первого секретаря.

И вот распахнулась дверь, и в проеме появился Михаил Николаевич. Он медлил не входя и долгим взглядом обвел всех присутствующих, а потом, махнув рукой, переступил порог.

К нему подошел Нельке и, представившись, сказал, что получил приказ об аресте... Михаил Николаевич, не произнося ни слова, сел в кресло, но на нем была военная форма, и тут же послали за гражданской одеждой... Когда привезли одежду, Михаилу Николаевичу предложили переодеться, но он, никак не реагируя, продолжал молча сидеть в кресле. Присутствующим пришлось самим снимать с него маршальский мундир..."

"Присутствующие" с плебейской радостью совершали чудовищную по унизительности экзекуцию. Этот моральный удар, вероятно, оказался для Тухачевского тяжелее последовавших позже физических. Самого Нельке расстреляли несколько месяцев спустя.

"Бурые пятна на листах допросов идентифицированы как кровь"

"Центральный архив ВЧК-ОГПУ-НКВД". Следственное дело номер 11923. Совершенно секретно. Хранить вечно". В Центре общественных связей ФСБ на Лубянке я читаю рассекреченное "Дело", состоящее из бесконечного количества пухлых томов. Из маленького кабинета открывается вид на двор-колодец. Стена напротив - помещение бывшей внутренней тюрьмы. Теперь, говорят мне сотрудники центра, эти помещения используются по другому назначению.

Первые показания Тухачевский дал уже 26 мая. "Народному комиссару внутренних дел Н.И. Ежову... Заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников и ни одного факта и документа. М. Тухачевский".

- Почему он сломался так быстро? Почему принял условия чудовищной игры? - я обращаюсь к сотруднику Центрального архива ФСБ Олегу Матвееву.

- Дочь Тухачевского, Светлана, вспоминала, что во время следствия ее - тогда подростка - привели к арестованному отцу и угрожали изнасилованием, если он не подпишет признания... Это правда?

И слышу безупречный по корректности ответ:

- Документальных данных, подтверждающих такой эпизод, нет.

Есть документальные подтверждения других обстоятельств.

- Когда читаешь рукописные показания Тухачевского, создается впечатление, что они написаны разными людьми, настолько меняется почерк и даже стиль, - мы продолжаем разговор с Олегом Матвеевым.

- Полагаю, что он писал их, находясь в разном эмоциональном состоянии. А, возможно, и физическом.

Я читаю протоколы допросов Тухачевского. Рукописных собственноручных признаний становится все меньше, зато все больше напечатанных на машинке с подписями подсудимого на каждом листе. Появляются фразы: "Я был неискренен и не хотел выдать Советской власти всех планов военно-троцкистского заговора... Настойчиво и неоднократно пытался отрицать свое участие в заговоре, но под давлением улик следствия я должен был шаг за шагом признать свою вину".

А в рукописных текстах пляшут буквы, смазываются строчки... На страницах - коричневые брызги. В заключении Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Минобороны СССР эти коричневые брызги идентифицированы как кровь. Четкие буквы машинописи плывут у меня перед глазами. "Может, чаю? Сделайте перерыв", - предлагает сотрудница Центра общественных связей. Откладываю ставший неподъемным том и с облегчением отхожу от письменного стола.

"В условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской"

Подсудимый Тухачевский: Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА... отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т.д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей...Со времени Гражданской войны я считал своим долгом работать в пользу Советского государства, был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал, политические, колебания, а колебания личного и персонального порядка, связанные с моим служебным положением.

Председательствующий товарищ Ульрих: Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность - ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше?

Подсудимый Тухачевский: Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской... Я сообщил фон Цюллеру данные... о дислокации войск в пограничных округах... Эти данные не являются сугубо секретными. Например, книжку - дислокацию войск за границей можно купить в магазине. Повторяю, я разгласил военную тайну, и поэтому это можно квалифицировать как шпионскую деятельность. Но по существу это началось с 1932 года.

Председательствующий товарищ Ульрих: Вы были связаны с... польским офицером-шпионом Домбалем.

Подсудимый Тухачевский: Я не знал, что Домбаль - польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв Красной Армии при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним, и встречи. Я знал его как члена Польской компартии и знакомство прошло (как) с членом ЦК Польской компартии. О шпионской деятельности я не знал...

Подсудимый Тухачевский: ...Положение Красной Армии является чрезвычайно тяжелым. Недостаточно количество артиллерийских резервов командования. Если бы немного поднажали и дали дополнительные средства, в чем, я считаю, нет никаких затруднений, то наше положение чрезвычайно выиграет. А польско-германский блок сможет быть разгромлен РККА.

Председательствующий товарищ Ульрих: Вы не читаете лекцию или доклад, а вы даете показания".

"Товарищ Ульрих" входит в нервный раж - Сталин торопит - и начинает делать непростительные ляпы: "Вы преследовали поражение нашей армии в 1921 году, вы вызывали диверсантов, чтобы усилить восстание под Кронштадтом... Вы... как говорили, бежали из плена. Мне кажется, вы не из плена бежали, а приехали как немецкий шпион.

Подсудимый Тухачевский: Я убежал из Германии до Октябрьской революции. Потому такую задачу по разложению Советской армии получить не мог".

Еще одна "бесспорная улика", изобличающая подсудимого в ведении "незавуалированной бонапартистской линии":

"Товарищ Ульрих: О шпионской деятельности было известно вашему руководящему центру - Уборевичу, который вас в Париже пригласил зайти на могилу Наполеона".

"При чтении обвинительного заключения качал головой"

Последнее слово Тухачевский начинает двусмысленной фразой: "Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана". Далее - почти саркастическая оценка Сталинской демократии: "Я хочу сделать вывод, что в условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской группировкой".

Но затем - каноническая риторика, запрограммированная сценарием. "Всякая антисоветская группировка сливается с гнуснейшим троцкизмом, гнуснейшим течением правых. А так как базы для этих сил нет в нашей стране, то волей-неволей эти группировки скатываются дальше, на связь с фашизмом, на связь с германским генеральным штабом. Вот в чем гибель этой контрреволюционной работы, которая по существу была направлена к реставрации капитализма в нашей стране.

Я считаю, что в такой обстановке, как сейчас, когда перед советской страной стоят гигантские задачи по охране своих границ, когда предстоит большая, тяжелая и изнурительная война, в этих условиях не должно быть пощады врагу. Я считаю, что наша армия должна быть едина, сколочена и сплочена вокруг своего наркома Климентия Ефремовича Ворошилова, вокруг великого Сталина, вокруг народа и нашей великой партии. Я хочу заверить суд, что полностью, целиком оторвался от всего того гнусного, контрреволюционного и от той гнусной контрреволюционной работы, в которую я вошел".

На протяжении всего следствия с его бесконечными, круглосуточными допросами и очными ставками он все пытался говорить об опасности, которая угрожает СССР после прихода к власти Гитлера. Тухачевскому дали сутки для написания "признаний", и он, найдя в себе силы абстрагироваться от лубянского кошмара, написал "План поражения", нарисовал четкую картину захватнических планов Гитлера и их мотивировок.

Писал своим обычным, узнаваемым стилем, так контрастирующим с косноязычием стенограмм допросов и машинописных "собственноручных признаний". О том, каковы оперативные планы Гитлера, имеющие целью господство германского фашизма. "Основной для Германии вопрос - это получение колоний… Немцы без труда могут захватить Эстонию, Латвию и Литву. И из занятого плацдарма могут начать наступательные действия против Ленинграда... Финляндия, вероятно, пропустит через свою территорию германские войска. Подобный территориальный захват - это овладение всем юго-восточным побережьем Балтийского моря и устранение соперничества с СССР в Военно-морском флоте".

До 22 июня 1941 года оставалось еще 4 года

"Я изложил следствию с предельной, если не преувеличить, величиной, все эти опасности, все эти стороны тяжелых преступлений, которые даже не верится, что они могут существовать на самом деле". Эта фраза подчеркнута красным, и в дубле стенограммы выглядит так: "Я предельно изложил все эти опасности, все эти стороны тяжелых преступлений, в которые, не будь я сам их участником, даже не мог бы поверить, что они могут существовать на самом деле".

Дублирующиеся стенограммы допросов различаются в деталях, порой важных. Чем это объяснить? Мне отвечает Олег Матвеев:

- Можно предположить, что копии протоколов допросов, отпечатанных на машинке, докладывались лично Сталину, который, конечно, внимательно следил за ходом процесса.

Это внимание вождя налагало особые обязательства на членов суда. Помимо Ульриха и Вышинского, на допросах изгалялись Блюхер и Дыбенко, которых менее чем через год тоже расстреляют.

И все-таки Сталин не мог быть полностью удовлетворен. "Тухачевский с самого начала процесса суда при чтении обвинительного заключения и при показании всех подсудимых качал головой, подчеркивая тем самым, что, дескать, и суд, и следствие, и все, что записано в обвинительном заключении, - все это не совсем правда, не соответствует действительности", - писал в докладной вождю Буденный.

Подсудимый Тухачевский: Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.

Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину".

Суд закончился в 23.35. "11.06.37. Военная коллегия Верховного суда Союза ССР. Совершенно секретно.

"Приговорить к высшей мере уголовного наказания - расстрелу, с конфискацией всего личного или принадлежащего имущества и лишению всех присвоенных званий".
Совершенно секретно. Коменданту Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР капитану тов. Игнатьеву. Приказываю немедленно привести в исполнение приговор Военной коллегии Верховного суда". Ночью Тухачевского и остальных осужденных расстреляли.

"Если я буду умирать, разбуди меня"

"Когда у Миши родилась дочка, он был счастлив, мы ее день рождения в первый год праздновали ежемесячно", - вспоминала Елизавета Николаевна Тухачевская. Тухачевский настоял на имени Светлана: "Пусть жизнь будет светлой". Судя по фотографиям, она была очень похожа на отца. Говорят, девочки, похожие на отцов, - счастливые.

Сразу после расстрела отца и ареста матери ее отправили в спецдетдом, а после совершеннолетия - в лагерь. В 1948 году выпустили, как ссыльную, дав "минус" - запрет жить в больших городах. Несколько месяцев спустя арестовали снова. В общей сложности "срок" Светланы Тухачевской - двадцать лет.

- После ареста родителей нас с сестрой взяли в специальный детский дом. Их было много тогда - для детей врагов народа, - рассказывает сын Николая Николаевича Тухачевского. Андрей Николаевич, долго не соглашавшийся говорить о своем детстве ("поймите, не обижайтесь, но это трудно вспоминать - и невозможно забыть"), все-таки решается: "Может, нужно, чтобы молодые знали, чтобы не допустили повторения".

- Сначала нас с сестренкой привезли под конвоем в детскую Даниловскую тюрьму. Помню множество детей в огромной темной камере. И я, пятилетний, бегал и кричал: "Где моя Марийка, пустите меня к сестре! У меня больше никого нет!"

Им повезло, их отправили в один детдом. Фамилию Тухачевские носить запретили.

- Болели мы страшно, вшивели, голодали, конечно. Я, помню, говорил сестре: я не буду спать, я хочу смотреть, как я буду умирать. Если буду умирать, разбуди меня, - Андрей Николаевич пытается улыбнуться.

- Уже в 1948 году мать освободили, я пришел ее встречать на вокзал, но ее уже ждали, чтобы снова арестовать. И ее отправили снова в лагерь - в Казахстан. Она вернулась только в 1956 году.

Справку о посмертной реабилитации отца они получили в 1957 году

Этим же адским путем пройдут и остальные родственники маршала. В 1938 году расстреляли его братьев Николая Николаевича и Александра Николаевича. Их жен и сестер Тухачевского арестовали. Мужей сестер расстреляли. Расстреляли вдову маршала и отца Надежды Хитрово. Лагеря миновала только одна из четырех сестер маршала - Софья Николаевна. Ее, ослепительную красавицу, пожалел следователь. Она была отправлена в ссылку в Казахстан и год спустя умерла. Выжившие сестры были освобождены из заключения в 1948 году и тут же снова арестованы. Освобождены в 1956-м - по амнистии. Не по реабилитации - она придет лишь в 1957-м.

Сын Андрея Николаевича, Николай, внучатый племянник маршала, кстати, очень на него похожий, по крупицам собирает информацию о когда-то большой семье Тухачевских. Он успел записать на магнитофон воспоминания сестер отца и сестер маршала, он собирает все, что связано с семьей Тухачевских.

- Просто я хочу знать больше, хочу понимать поступки. Я хочу разобраться, где правда, где вымысел, где ошибка, а где - преступление. Я думаю, что не имею права не знать о нашем семейном прошлом.

44-летний Тухачевский уже отправил запрос на Лубянку - он хочет изучить "Дело военных"

-----------
Санкт-Петербург - Москва

Источник

www.pseudology.org