Л. Тихомиров

ЕВРЕИ В РОССИИ

В “Русском архиве” (январь) напечатано неоконченное сочинение покойного М. Ф. Шугурова об истории евреев в России. Оно доведено только до Екатерины II.

Автор показывает, что в течение девяти веков русские влияния постоянно стремились очистить русскую территорию от наплыва еврейского элемента, который с таким упорством стремился проникнуть в нее.

Евреи издавна жили в России. В начальной летописи нашей записано предание, что между приходившими к великому князю Владимиру проповедниками разных вер были и евреи.

Приходившие к Владимиру с проповедью евреи были не какие-нибудь миссионеры из Хазарии, а свои же, киевские евреи, может быть, не раз уже пытавшиеся обратить его в иудейство.

Великий князь отверг их веру, отослал их от себя “с гневом”, но, как видно, не высылал ни из Киева, ни из своего княжества. В богатом Киеве они жили особым кварталом. Как везде, так и здесь они завладели всей торговлей, всеми промыслами, отдавали деньги в рост и брали непомерные проценты.

Особенное значение приобрели они при корыстолюбивом Святополке Изяславиче, давшем им большие льготы, которыми они и воспользовались для своего обогащения в ущерб народу.

Не удивительно, что в 1113 году, по смерти этого князя, во время происшедшего мятежа народ разграбил дворы жидов в Киеве.

При Владимире Мономахе общий совет князей решил совершенно изгнать евреев. По свидетельству Татищева, “князья съехались на совет и у Выдобыча по долгом рассуждении установили закон таков: ныне из всея Русские земли всех жидов выслать, и со всем их имением, и впредь не впущать, а если тайно войдут, вольно их грабить и убивать.

И послали по всем градам о том грамоты, по которым везде их немедленно выслали; но многих по городам и на путях своевольные побили и разграбили. С сего времени жидов в Руси нет, и когда который приедет, народ его грабит и побивает”.

Однако мало-помалу евреи стали опять возвращаться в юго-западные города. Особенное усиление еврейства в этих городах надо отнести к XIII веку, ко времени усиления еврейства в соседней Польше, герцог которой Болеслав дал безопасное убежище в своем государстве гонимым в Западной Европе евреям.

Знаменитый Даниил Романович, обстраивая разоренные монголами города в Галиче, наполнял их сбродным населением, среди которого видим и евреев.

По присоединении Западной Руси к Литве и Польше еврейство стало развиваться, окруженное привилегиями и беспокоимое только народными бунтами.

Не то было в России свободной. “Северовосточная Русь долго оставалась для них недоступной. Здесь имели возможность издали присматриваться к ним, присматриваться к их деятельности в Польше и Литве, и эта деятельность не могла внушать к ним большого расположения.

От времени до времени они появлялись и здесь, но оставляли по себе тяжелую память в народе.

Между разной "поганью", приходившей к Андрею Боголюбскому во Владимир и принимавшей христианство, были и жиды, и один из них, Ефрем Моизич, играл самую видную роль в заговоре на жизнь этого князя, погибшего в 1174 году.

В эпоху татарщины жиды брали на откуп казанскую дань. Известно, что возникшая в XV веке жидовская ересь была делом "жидовина" Схарии (Захарии), который привез ее из Литвы в Новгород и насадил здесь с помощью пятерых сообщников, также жидов. Известно также, сколько бед православной вере натворила эта ересь, нашедшая себе приют даже в великокняжеских чертогах...

В 1526 году Дмитрий Герасимов, посол великого князя Василия Иоанновича, говорил в Риме Павлу Иовию: "Мы гнушаемся евреями и не дозволяем им въезжать в Россию".

Исключение делалось только в пользу купцов; но при Иоанне Грозном сделано распоряжение о непропуске в Московское государство и евреев-купцов.

Сии последние обратились к королю Сигизмунду-Августу с просьбой о ходатайстве за них перед царем. Любопытен ответ Иоанна: "Мы к тебе не раз писали о лихих делах от жидов, как они наших людей от христианства отводили, отравные зелья к нам привозили и пакости многие нашим людям делали; так тебе бы, брату нашему, не годилось и писать об них много, слыша их такие злые дела".

В нерасположении Иоанна IV к евреям выражалось нерасположение к ним всех вообще русских людей. В Смутное время тушинцы, заключая под Смоленском договор об избрании царем королевича Владислава (4 февраля 1610 года), не преминули выговорить у отца его, между прочим, условие о запрещении евреям въезда в Московское государство, условие, повторенное 17 августа того же года и в договоре под Москвой бояр с гетманом Станиславом Жолкевским.

По Андрусовскому перемирию 1667 года, окончившему войну Алексея Михайловича с Польшей за Малороссию и доставившему России воеводство Смоленское, повет Стародубский, воеводство Черниговское и всю Украину на восточной стороне Днепра с Киевом на два года, евреи, обитавшие в этой местности, впервые вошли в пределы Московского государства.

Петр Первый, при всех преобразованиях своих, евреев, однако, не любил. Шерер рассказывает, что Петр гнушался евреями, и когда ему говорили про них, он обыкновенно выражал такое мнение, что там, где евреи водворены, следует, не изгоняя их, стараться извлечь из них возможную пользу для общества; иначе же надо остерегаться привлекать их или терпеть у себя, потому что, прибавлял он, эта подлая орда всюду вносит с собою беспорядок и разрушение.

Некто Эдлак подал царю проект о переселении в Россию тысячи евреев для обогащения казны. Царь, прочтя проект, изорвал его, автора же уволил с следующими словами: “Народ мой и без того довольно плутоват, а дозволь я переселиться евреям, они окончательно его развратят”.

Петр, призывая отовсюду искусных иноземцев, постоянно делал исключение для евреев и в них видел только "бездельных людей, которые, кроме торгу, ничего не привыкли предпринимать".

Человеку дела, человеку труда, "вечному работнику", не могли нравиться люди, не знавшие иного дела, кроме гешефта, иного труда, кроме обирания, паразиты, жившие мошенничеством на счет других производительных классов.

"Я хочу, — говорил Петр, — видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю. Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают"”.

Петр не изгонял евреев из присоединенных от Польши при отце его древнерусских областей; но выход из этих областей внутрь России оставался для них по-прежнему закрытым.

По смерти Петра евреям иногда удавалось пробиться в коренную Россию. Но их злоупотребления навлекали на них постоянные репрессивные меры.

Так, за подделку монеты по указу Екатерины I (1727 год) “жидов, как мужеска, так и женска пола, которые обретаются в Украине и в других российских городах, тех всех выслать вон из России за рубеж немедленно и впредь их ни под какими образы в Россию не впускать и того предостерегать во всех местах накрепко”.

Меншиков, стоявший во главе правления при Екатерине, был, как видно, не из числа тех близких к Петру лиц, которые давали себя подкупать евреям. Своему взгляду на евреев он оставался верен до конца. Даже выкресты не внушали Меншикову доверия к себе.

На доклад о жидах, успевших найти себе доброжелателей в Верховном Тайном совете, Меншиков отвечал: “Жидов в Россию ни с чем не впускать”.

Но когда Меншиков пал, правительство не устояло против происков евреев: одним из “решительных” пунктов, данных новоизбранному гетману Апостолу 22 августа 1728 года (именно четырнадцатым), “жидам в Малую Россию на ярмонки въезжать дозволено”.

В царствование Анны Иоанновны такая же уступка сделана была и в пользу Смоленска.

Получив право оптовой продажи товаров на малороссийских ярмарках, евреи вскоре добыли себе здесь и право розничной продажи.

Но в это же время случилась история Бороха Лейбова. “Высланный за десять лет перед тем Екатериной из дворцового села Зверовичей, еврей Борох Лейбов сотоварищи опять является при Анне и обнаруживает деятельный прозелитизм: совращает в "жидовский закон" отставного флота капитан-поручика (лейтенанта), обрезывает его за рубежом, в Дубровне, при помощи других жидов совращает в Смоленске простой народ, строит жидовскую школу, убивает в Зверовичах священника Авраамия и мучает бывшую у него, Лейбова, в услужении русскую крестьянскую девушку. Основанной на докладе сената резолюцией Императрицы от 3 июля 1738 года Борох Лейбов с Возницыным приговорены к сожжению”.

Дело Бороха Лейбова должно было обратить внимание правительства и на Малороссию: не перебежали ли и туда на житье, вопреки екатерининскому указу 1727 года, юркие евреи?

В 1740 году были высланы за границу пятьсот душ таких незаконно проживающих евреев. Но в самом Петербурге еврейская колония укрепилась прочно благодаря некоему Липману.

Эта маленькая колония по тесным связям ее представителя Липмана с Бироном состояла под особенным покровительством последнего. “Связи эти, кажется, начались еще в Митаве. Когда Анна Иоанновна жила еще в Курляндии, то, по свидетельству Фан-Гавена, Бирон часто занимал для нуждающейся герцогини деньги у некоторых купцов.

Сделавшись императрицей, она щедро вознаградила своих кредиторов. В то время евреев не возводили еще в баронское достоинство, не давали им генеральских чинов, и потому Липман мог получить только звание обер-гофкомиссара.

Расточительный Бирон вечно был в долгу у Липмана и никогда не мог совершенно расплатиться со своим обязательным кредитором. Всей еврейской верой и правдой служил Липман своему благодетелю до конца, не брезгуя и должностью тайного агента”.

Катастрофа, постигшая герцога, не коснулась, однако, его любимца, давшего верные показания обо всех известных ему деньгах и пожитках Бирона. “Только с падением Анны Леопольдовны прекратилась благодетельная для России коммерция Липмана в Петербурге и его единоплеменников на окраинах государства”.

Императрица Елизавета относилась к евреям совершенно враждебно. В 1742 году она указала: “Всемилостивейше повелеваем: из всей нашей империи, как из великороссийских, так и из малороссийских городов, сел и деревень, всех мужска и женска пола жидов, какого бы кто звания и достоинства ни был, с объявлением сего Нашего Высочайшего указа со всем их имением немедленно выслать за границу и впредь оных ни под каким видом в нашу империю ни для чего не впускать, разве кто из них захочет быть в христианской вере греческого исповедания”.

В следующем, 1743 году “наикрепчайше подтверждено было” сенатом, чтобы жиды из всех мест Российской империи, в том числе и из Риги, непременно были высланы.

Эти указы поразили евреев. Они, конечно, начали усиленно хлопотать везде, где возможно, и сенат действительно вошел к Государыне с представлением о смягчении мер ввиду разных выгод от евреев.

“Но, как истая дочь Петра Великого, который отверг проект обогащения России чрез переселение в нее евреев из опасения развращающего влияния их на народ, она не согласилась с мнением сената и 16 декабря 1743 года на докладе его положила следующую резолюцию: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли"”.

Россия очищена была от евреев.

Благоприятного времени для себя им пришлось дождаться лишь по окончании царствования Елизаветы.

На этом времени, однако, обрывается интересный труд Шугурова. В нем нельзя не отметить и одного недостатка — именно отсутствия обрисовки внутреннего состояния еврейства.

В истории дальнейших отношений русских и евреев, и тем более чем ближе к настоящему времени, особенно важно знать не только то, что представляют русские, старающиеся избавиться от евреев, но также то, что представляют евреи, упорно и настойчиво, шаг за шагом, побеждающие сопротивление русских. Без этого нельзя понять истории русско-еврейских отношений.

Читателям уже известен любопытный труд покойного Шугурова “История евреев в России”. В “Русском архиве” (июнь) помещено теперь его продолжение, охватывающее начало XIX столетия.

История евреев в начале XIX столетия представляет те же черты, как и ранее. В Древней Руси еврейский вопрос был решен радикальным способом полного изгнания евреев.

С присоединением владений Речи Посполитой начинается система полумер, имеющих своей целью приспособить евреев к чему-либо национально полезному.

Эта система отчасти, как пишет Шугуров, была усвоена Петром I. В той же книжке “Русского архива” (июнь) г-н Коломийцев, правда, опровергает это мнение Шугурова. Он ссылается на исследование Н. Костомарова “Жидотрепание в XVIII веке” (“Киевская старина”, 1883).

В этом исследовании Костомаров рассказал историю убийства жидами студента Киевской коллегии Николая Сохно по подговору львовского цадика Соломона Захарьева Грековичора за то, что Сохно, зная в совершенстве еврейский язык и будучи знаком с еврейскими писаниями, открыто разоблачал еврейские плутни и даже в присутствии целой толпы евреев, собравшихся по случаю Трубного дня (последний день праздника Нового года), вступил в горячее состязание с самим означенным выше “ученым” цадиком доказывая употребление евреями христианской крови для религиозных целей.

Убийство евреями Сохно было открыто, вследствие чего произошло целое восстание православного народа и затем всеобщее “жидотрепание” — с убийствами, поджогами, разграблениями и т.п.

Двух евреев, Давидку и Янкеля, убивших Сохно в Городне (куда он приезжал из Киева к родным на рождественские праздники), пересылали под конвоем казаков из Чернигова в Батурин к гетману. Но едва только конвой выступил из Чернигова, как городненские жители разогнали конвойных, а Давидку и Янкеля буквально растерзали на куски.

Гетман обо всем этом донес Петру Великому. Петр по этому поводу сказал: “Мудро поступили наши прародители, что не допускали в подвластный им край (то есть в Малороссию. — Л. Т.) этих жидов. От них только смута, понеже они нашу веру и наш народ ненавидят, а наш народ ненавидит род жидовский и его веру. Притом и в коммерции, и в промыслах они нашим людям делали бы помеху. Вреда от них немало, а полезности никакой нет. Лучше, когда их у нас нет; желательно, чтобы и впредь не было”.

Это замечание вполне установляет отрицательный взгляд Петра Великого на еврейский вопрос в России. Да иного взгляда на этот вопрос великий царь и не мог высказать, так как он стремился ко благу России, а насколько в этом отношении могли быть ему полезны жиды — это видно самым наглядным образом из сочинения Шугурова.

Но каковы бы ни были личные взгляды Петра на евреев и еврейский вопрос, во всяком случае, исторический факт состоит в том, что с его времени наша политика в отношении евреев стала политикой компромисса.

Русско-еврейские отношения представляются в такой схеме: мы то ограничиваем, то расширяем права евреев и в общей сложности сами не знаем, чего хотим, не имеем никакой ясной цели; евреи, напротив, систематически и без отклонений стремятся к увеличению своих прав, в то же время не поступаясь ни на волос своим еврейским status in statu. При таком отношении стремлений история евреев в России, конечно, была историей постепенного усиления их постепенного захвата ими России.

Начало XIX века с его либеральным отвращением от всяких ограничительных мер было для евреев вообще очень благоприятно. Принципы 1789 года, провозглашенные в мире, отражавшиеся и у нас, никому не принесли столько пользы, как евреям.

Совершенно естественно, что евреи нашли себе могучего покровителя во всемогущем графе Сперанском, глубоко проникнутом идеями 1789 года.

Были и у нас люди старого закала, как Державин, которые стремились ограничить права евреев. Но их стремления приводили только к угрожающим и довольно бесцельным полумерам, которые даже и не могли быть исполнены и которые совершенно основательно критиковались сторонниками евреев.

Так, решено было (и даже уже было Высочайше утверждено) переселение евреев из деревень в города и местечки. Так, князь Куракин воображал заставить евреев заниматься выделкой сукна и полотна.

Державин, удаляя евреев от винной продажи среди крестьян, указывал им, между прочим, на мануфактурную деятельность: городовые, особенно сельские мещане, поселившиеся на казенных и помещичьих землях, обязаны были заводить полотняные, парусинные, суконные, кожевенные фабрики.

Поощряя производительный труд евреев разными льготами, Державин предлагал правительству брать с этих мещан подать по выгодным ценам вместо денег в натуре, сукном и полотном для армии, отчего двоякая могла выйти польза: “первая — армия недорого оденется; вторая — евреи и их жены принудятся быть рукодельными”.

Со своей стороны, и “Положение” обещало евреям при заведении таких фабрик “особые одобрения” — отводом нужной земли и доставлением денежных ссуд из ежегодно назначаемого на этот предмет в каждой губернии Западного края капитала в двадцать тысяч рублей; обещало денежные ссуды и помещикам, если они на своих землях заведут фабрики, на которых будут работать евреи.

Недостаток солдатских сукон для обмундирования армии требовал усиления и распространения их, и князь Куракин предлагал сосредоточить ее преимущественно в западных губерниях, где в 1808 году существовало уже 26 суконных фабрик.

“Самое уважительное затруднение, которое к распространению в сем крае фабрик представляется, может состоять в отыскании работников или в доставлении от правительства ими пособия частным людям, кои вновь завести или существующие фабрики расширить пожелают.

Но к отвращению препятствия сего евреи подают весьма удобный способ”. Сильно чувствовался недостаток суконных фабрик; но еще сильнее был недостаток рабочих рук, на который постоянно жаловались у нас еще в XVIII веке заводчики и фабриканты, и для учреждения суконных фабрик “купцам и другого звания людям, не имеющим права покупать крестьян”, по докладу князя Куракина, было предоставлено это право.

Множество свободных еврейских рук, оторванных от эксплуатации крестьянского труда, представились князю Куракину настоящей находкой для развития суконного производства.

“Переселение всех их (евреев. — Л. Т.) вообще из деревень и шинков, — писал он далее, — должно начаться в течение настоящего года. В три года все должны частью быть переведены в города и местечки, а частью поступить в хлебопашцы по собственному их выбору.

Великое число их, издавна единственно продажей вина по деревням и корчмам пропитание снискивающее, без привычки и склонности к земледелию, с одной стороны, а с другой — не имея по бедности средств к построению себе жилищ и к прокормлению себя с семействами в городах и местечках, охотно обратится на фабрики, где верная работа доставит им тотчас верное пропитание.

Нельзя сомневаться, чтобы евреи в великом числе сами не изъявили желания поступить в работу на фабриках; но в случае несогласия их местные начальства будут обязаны побудить их искать на оных пристанища”.

Из антипатии к евреям сам Шугуров готов симпатизировать даже этим мерам, которых полная фантастичность совершенно очевидна. Само собою, ни одна из мер не состоялась. Местные начальства, отчасти, вероятно, по хлопотам евреев, отчасти и потому, что всей массе евреев нечего было делать в городах и местечках, возражали против переселений.

С другой стороны, явились и “политические осложнения”. Дошедшие до Петербурга, по всей вероятности, через посредство самих же евреев слухи о том, что Наполеон созвал в Париж евреев для предоставления им разных преимуществ и образования между ними союза, должны были произвести сильное впечатление.

Что это еще затевает Наполеон? На что ему понадобились связи между рассеянными в Европе евреями? Под влиянием этого впечатления Император Александр, ведший тогда отчаянную борьбу с Наполеоном, и повелел учредить новый комитет для обсуждения вопроса о переселении евреев.

10 февраля 1807 года, вслед за полученным в Петербурге известием о битве при Прейсиш-Эйлау граф Кочубей представил Государю записку, из которой видно, что правительство питало серьезные опасения насчет намерений Наполеона относительно евреев.

Министр внутренних дел полагал нужным “дать отсрочку к переселению евреев из деревень в города и местечки, поставить вообще нацию сию в осторожность против намерений французского правительства”.

Шугуров справедливо иронизирует над этими высшими соображениями. Как бы то ни было, в 1808 году повелено было действия 34-й статьи “Положения” 9 декабря 1804 года, равно как и указ от 19 октября 1807 года остановить и евреев до дальнейшего вперед повеления оставить на их жительствах по-прежнему.

Еврейский вопрос не был, конечно, оставлен без внимания. Напротив, для решения его был назначен еще новый комитет. В промежутке шести с небольшим лет это был уже третий комитет по еврейским делам!

Он должен был изыскивать меры, посредством коих евреи, быв удалены от единственного их промысла — продажи вина по селам, деревням, постоялым дворам и шинкам, могли бы себе доставлять пропитание работой.

Впредь, до изыскания таких мер, евреи оставлены были по старине кормиться от продажи вина крестьянам, и таких паразитов в одних только “польских” губерниях насчитывалось тогда до 60 тысяч семейств.

В общей сложности евреи ничего не теряли. Напротив, за это время они постепенно приобретали себе новые опорные пункты действия.

К описываемой эпохе относится основание первых земледельческих колоний из евреев в Новороссийском крае.

В Гродненской губернии уже в первый год по издании “Положения” 1804 года несколько сот еврейских семейств изъявили желание переселиться на казенные земли; много таких семейств оказалось и в губернии Минской.

Все это были, вероятно, прописные пришельцы из Германии, голь еврейская, которая еще не “сселилась” по корчмам, не несла никаких повинностей, не имела никаких средств к пропитанию и была потому в тягость самим кагалам.

Кагалы рады были избавиться от этой голытьбы, пристроить ее куда-нибудь, а тут правительство предлагает в богатых южных губерниях даровые участки земли с освобождением от податей на десять лет, с заимообразными ссудами “на обзаведение” и другими “ободрениями”.

Не пойдет хорошо хлебопашество, окажется не по силам голытьбе — кто помешает ей тогда заняться “торгами и промыслами”? Таким образом, в 1807 и 1808 годах переселились 1007 душ обоего пола, в 1809 году — 2750, а в 1810 году — 2311.

Неудача, постигшая эти первые попытки евреев, была, однако, причиной того, что в 1810 году дальнейшая колонизация была приостановлена.

Город Киев сделал попытку освободиться от еврейского населения. Об этом он хлопотал еще при Императоре Павле, но безуспешно.

В 1809 году городовой магистрат города Киева подал прошение “о переселении живущих в городе Киеве евреев в другие города и о воспрещении им впредь там селиться, дабы, с одной стороны, сохранить прежние привилегии, которыми запрещалось им в сем городе записываться, жить и торговать, а с другой — прекратить происходящие от них многочисленные тяжбы и ссоры”.

На это прошение города воспоследовал, однако, отказ. Таким образом, положение евреев вопреки всем разговорам о мерах против них только укреплялась.

В 1812 году комитет окончил свои работы в самом благоприятном для евреев смысле. Сущность начал, на которых предполагалось создать “Положение” о евреях, может быть выражена в немногих словах: “Сколь можно менее запрещения, сколь можно более свободы”.

Комитет высказался против удаления евреев из деревень. Комитет особенно настаивает на [неотвратимости] “вящего оскудения” крестьян от удаления евреев из сел и деревень: “Крестьянин, привыкший издревле продавать еврею произведения свои на месте и через то сберегавший как рабочий скот, так и время, которое могло быть употребляемо или на домашние поделки, или на произведение каких-либо изделий, должен ныне ехать в город или местечко, которое не лучше того же селения, в котором также живут евреи, продавать свои произведения евреям же и пропить вырученные деньги евреям же или, лучше сказать, в несколько поездок в город пропить все, что пропивал целый год в своем селении, ибо в статье 40-й дозволяется евреям заниматься винной продажей в городах губернских, уездных и казенных местечках и даже в помещичьих по условиям с помещиками.

Крестьянин, равным образом привыкший доставать под руками все домашние необходимости, например косы, посуду, железо, соль и прочее (ибо в каждом селении у еврея можно было найти все то же, что и в местечке), должен ныне при встретившейся нужде иногда в самую рабочую пору ехать в город покупать то же у евреев и пропивать деньги тоже евреям”.

34-я статья “Положения” запрещает евреям не только пребывание в селах и деревнях, но и содержание шинков и постоялых дворов по большим дорогам.

По мнению комитета, это запрещение “лишило бы не только евреев, но христиан всех удобностей, необходимых для проезжающих”. Вообще, комитет считал не только невозможным, но и невыгодным оставить евреев среди крестьян без разрешения продажи вина.

Нужно заметить, что для составления “Положения” были затребованы мнения самих евреев об их нуждах. Поданные кагалами требования относились отчасти к уничтожению разных ограничительных мер, отчасти имели целью сплотить евреев.

Так, кагалы выразили желание, чтобы правительство основало особые еврейские школы, чтобы евреям позволено было в публичных актах, обязательствах, торговых книгах употреблять еврейский жаргон.

Комитет несочувственно отнесся только к этим, обособляющим евреев требованиям. Но готов был усилить власть раввинов и высказался в пользу вообще уравнения евреев в правах со всем остальным населением.

По его мнению, “опыты тех государств, где евреи, быв освобождены от сего постыдного различия, допущены были наряду со всеми подданными до соучастия в общественном уважении и выгодах, доказывают, что евреи, быв тронуты такою справедливостью, обратили все свои силы к споспешествованию пользам тех государств.

Нет сомнения, чтобы и в России, где католик, лютеранин, кальвинист, магометанин и даже идолопоклонник, без различий в вере и мнениях, рассматриваются все как дети одного и того же семейства, пользуются одинаковыми правами, одинаковой безопасностию и одинаковым покровительством законов, нет сомнения, чтобы евреи, быв сравнены во всех выгодах с народами прочих исповеданий, не убедились, что они такие же подданные, как и другие, не признали бы Россию истинным своим отечеством, не устремились бы к снисканию уважения в том обществе, от которого они доселе удалялись, и не обратили бы свойственной им деятельности к приобретению выгод не только в той торговле, которая была им исключительно предоставлена, но и в прочих отраслях народной промышленности”.

Это направление работ комитета Шугуров приписывает Сперанскому, которого притом заподозривает в подкупности.

“Едва ли, — говорит он, — кто с такою радостию мог приветствовать возвышение Сперанского, как евреи. 1 января 1810 года в преобразованном Совете их благодетель получил звание государственного секретаря.

Всемогущий государственный секретарь принимал слишком живое участие в "злополучном" народе, чтобы решение судьбы его представить свободному обсуждению учрежденного для того комитета.

Вот почему в докладе этого комитета менее всего можно видеть выражение его собственного мнения: здесь было скорее развитие темы, данной Сперанским и, вероятно, им и обработанной в окончательной форме.

Если бы члены комитета и устояли против подкупа, то им трудно было бы устоять против силы государственного секретаря”.

Это участие графа Сперанского в евреях Шугуров полагает “небескорыстным” .

“В письме графа Лористона к герцогу Бассано из Петербурга от 13 апреля (нового стиля) 1812 года упоминается о том, что в 1812 году граф Гурьев в полном собрании Совета бросил в лицо Сперанскому обвинение во взяточничестве (l'accusationdevenalite).

В этом письме читаем: "Магницкий слывет за человека умного; он держится тех же философских мыслей, что и Сперанский, но честность его столь же подозрительна, как и честность этого министра"”.

Н. М. Лонгинов, служивший секретарем при Императрице Елисавете Алексеевне, в письме к графу С. Р. Воронцову от 13 сентября 1812 года говорит, что Сперанский “был известный взяточник".

Полагают, что имение его неисчетно и, кроме деревень, он имеет 11 каменных домов здесь (в Петербурге. — Л. Т.) и множество капиталов; но наверно никто того не знает, и большая часть домов, говорят, куплена на имя Злобина, купца, коего сын ему свояк и им по службе получил чины, места и жалованье кроме того, что отец по торговле и процессам своим в Сперанском подпору и защиту, а в спекуляциях товарища имеет” (Русский архив. 1882. Кн. II. С. 176 и 182).

Думается, однако, что одних убеждений Сперанского было совершенно достаточно для того, чтобы стать за равноправность евреев, помимо всякого взяточничества.

Сперанский не был достаточно Крупен, чтобы стоять выше своего времени, но решать социальные вопросы из-за взяток — это слишком мелко для человека такого умного, убежденного и честолюбивого.

Я не знаю, брал ли он взятки или нет, но, конечно, если и брал, то не за такие дела, которые касались принципа. Как бы то ни было, Сперанский очень торопился с еврейским вопросом, но пал накануне торжества их и своей идеи.

“Государственный секретарь, — рассказывает Шугуров, — спешил окончанием еврейского дела до отъезда Государя в Вильну. 17 марта 1812 года, в воскресенье, доклад комитета был подписан.

На другой день утром, рассказывает барон Корф, Кайсаров зашел в Сперанскому по какому-то делу. "Куда вы?" — спросил сидевший в передней человек. "К Михаилу Михайловичу". — "Его уже здесь нет". — "Неужели же он так рано поехал к Государю?" — "Поехал точно, да не к Государю, а в Сибирь"”.

Сперанский пал, и записка комитета оставлена без последствий. Борьба с евреями должна была опять возобновиться.

Эта борьба, как и прежде, состояла в ограничительных мерах, не освещенных никакой системой, иногда явно несправедливых.

Так, 23 мая 1812 года сенат решил старое дело об отверженных кагалами и дряхлых и увечных евреях: все они обложены были податями наравне с прочими. Это трудно назвать “мерой” в каком бы то ни было отношении.

Понятны по мысли, но едва ли практически что-либо давали другие меры. Так, в том же 1812 году сенат строго подтверждал всем губернским правлениям присоединенного от Польши края, “чтобы евреи деревнями и помещичьими крестьянами ни под каким названием и именованием отнюдь не владели, не распоряжались и ни по каким случаям не были допускаемы ко владению оными”.

Наконец, к тому же году относится еще одно стеснившее “свободу” евреев распоряжение. Чтобы положить предел производившейся ими в широких размерах контрабанде, Император принужден был утвердить представление Волынского гражданского губернатора о том, “чтобы евреев, живущих в помещичьих селениях, близ границ находящихся, равно в селениях же и в особенных домах пограничных поветов, удалить в те местечки и кагалы, где они по ревизии записаны”.

С другой стороны, другими мерами равноправность евреев подтверждалась и расширялась.

Так, на основании литовского статута евреи не допускались свидетелями по делам между христианами. В 1814 году сенат, однако, решил, чтобы евреи по делам христиан и между христианами во всех присоединенных от Польши губерниях принимаемы были в свидетели наравне с другими российскими подданными, на основании существующих о свидетелях общих узаконении.

Пока шла эта законодательная работа, одной рукой признающая равноправность евреев, другой ее нарушающая рядом ограничений, произошло событие, усилившее еврейство в России, как этого не могли сделать никакие законы.

8 июня 1815 года актом Венского конгресса присоединено было к России Варшавское герцогство под именем Царства Польского.

Это была великая vagina ludaeomm, из которой евреи юго-западных губерний постоянно черпали свежие силы в своем напоре на Восток.

Если бы Сперанский долее оставался “в средоточии дел”, они, вероятно, наводнили бы собою всю империю, и не в качестве бродяг, а в качестве полноправных граждан, снабженных совершенно законными паспортами.

Падение Сперанского остановило этот Drang nach Osten евреев, которые принуждены были удовольствоваться той территорией, которой уже владели.

Никаким, однако, стеснениям в Царстве Польском евреи не подвергались и могли теперь более свободно отливать с Востока на Запад.

На этом историческом факте обрывается опубликованная часть труда Шугурова. Само собою понятно, что, присоединяя к России Польшу не только как территорию, но как Царство с особым законодательством, которым евреи были широко уравнены с прочим населением, мы давали русскому еврейству твердую опору для распространения своего влияния на остальную Россию.

С этого времени все наши мелочные “ограничения”, ни от чего не предохраняя Россию, получают уже значение мер, только усиливающих обособленность евреев, то есть увеличивающих их внутреннюю сплоченность.