Алла Астахова

Караимы

Фото Александра СоринаКараимы в России считаются исчезающим народом. Однако, уходя, они оставили нам неплохое наследство - целую отрасль российской промышленности.

[Евреи жили в этом регионе более двух тысяч лет, о чем свидетельствуют и археологические раскопки на территории древнего Боспорского царства.

В средние века в Крыму образовалась еврейско-татарская этническая группа - крымчаки. В разных городах Крыма жили также караимы и ашкеназы, которые занимались ремеслом и торговлей, играя важную роль в развитии государств этого региона]


За дверью маленького магазинчика на Остоженке, 5, торгующего косметикой и парфюмерией, - обычные прилавки и витрины, заполненные «дамским товаром».

Впрочем, были и другие времена: когда-то здесь громоздились коробки папирос, стояли мешки с ароматным трубочным табаком и дешевой махоркой, в аккуратных ящичках лежали специальные гильзы из тончайшей папиросной бумаги.

В начале прошлого века разговоры о вреде курения только входили в моду. Поэтому хозяин магазина на первом этаже красивого доходного дома, построенного в стиле модерн, назвал свое заведение просто и броско: «Никотин».

- Когда я прохожу по Остоженке, всегда оглядываюсь на эту дверь, - рассказывает Ирина Шарапова, внучка Юфуда Леви, когда-то торговавшего здесь табаком. В этом магазинчике в детстве стояла за прилавком моя мама. Ее родители, мои дед и бабушка, были из караимов - маленькой народности, приезжавшей в Россию из Крыма. Наверное, сейчас многие даже не знают, кто такие караимы. В Москве, например, их осталось не более 200 человек. Но когда-то в столице было немало табачных магазинов, которые держали люди этой национальности. Они же основали крупнейшие табачные фабрики в России. Это было их дело - табак и все, что связано с ним.

Концессионер из «Никотина»

Сын «турецкоподданного» Илья Леви, возможно, был прототипом Остапа Бендера. Фото из архива И. ШараповойС табачным магазином на Остоженке связана красивая легенда. Его хозяин Юфуд Леви был «турецкоподданным», как и некоторые другие выходцы из Крыма.

- В магазине по очереди торговали все его домочадцы, - рассказывает Ирина Шарапова. - Все, кроме сына Ильи. Сын «турецкоподданного» был великий комбинатор: некрасивый, но пользующийся успехом у женщин, он нанимался тапером в кино, подрабатывал, ставя свою подпись на караимские брачные договоры (без подписи человека, носившего фамилию Коган или Леви, они считались недействительными), торговал антиквариатом и марками.

- Мама рассказывала, что свою коллекцию марок Илья хранил в чулане, сваленной как попало в огромный мешок, - говорит Шарапова. - Когда приходили покупатели, он разыгрывал целый спектакль: просил позволения удалиться на минутку и появлялся из чулана, бережно неся пинцетиком ту самую марку, которую только что выудил из кучи.

Совсем рядом, в соседнем доме, жил другой Илья - писатель Ильф. Не это ли обстоятельство стало основой семейной легенды о том, что Илья Леви был прототипом героя знаменитого романа Ильфа и Петрова?

- Сложилось так, что нашему Илье повезло больше, чем Остапу Бендеру, - говорит Ирина Шарапова. - Он реализовал в жизни мечту литературного персонажа. В конце 20-х годов, когда иностранным гражданам, жившим в СССР, предложили получить советские паспорта, Илья отказался это сделать и уехал в Турцию, а затем в Германию.

Ему удалось найти более надежный, чем у Бендера, способ перевезти за границу ценности - он вез почтовые марки, а не бриллианты. В Берлине он сразу же открыл антикварную лавку.

- Неизвестно, побывал ли Илья Леви в Рио-де-Жанейро, но последняя весточка о нем дошла до семьи из Америки. Правда, она была нерадостной. «После долгих лет молчания оттуда пришла стандартная посылка на 25 долларов, - говорит Шарапова. - Отправителем значилась жена Ильи. Мы написали по обратному адресу, но пришел ответ, что такой улицы и дома не существует. Мама расплакалась - она расценила это как знак, что Ильи уже нет.

- В отличие от «великого комбинатора», моя мама прожила обычную жизнь, - продолжает Ирина Шарапова. - Она вышла замуж, в годы войны овдовела. Но знаете, что интересно? После смерти моего отца она вновь устроилась работать в табачный магазин.

Были такие красивые магазины на Арбате, на Сретенке, на Тверской, просуществовавшие вплоть до 60-х годов, - с залами, расписанными под хохлому. Директорами их тоже были караимы. Мама никогда не думала, что, будучи уже взрослой, вернется к этому занятию. И в начале, и в конце жизни стоять у табачного прилавка - наверное, это судьба.

Табачный Клондайк

Известная всем «Ява» когда-то носила название «Товарищество табачной фабрики С. Габай»Еще в середине XIX века, пожалуй, ничто не говорило о будущей «табачной» судьбе караимов. Небольшой народ, живший в Крыму, занимался пчеловодством и садоводством, солеварением и главное - торговлей.

- караимы до сих пор чтут свое родовое гнездо: древний скальный город Чуфут-Кале поблизости от Бахчисарая, где они прожили по меньшей мере шесть столетий. В начале XIX века вторым центром караимов стала Евпатория: здесь обосновались караимские купцы.

- Караимы потянулись в Россию лишь во время Крымской войны 1853-1856 годов, когда Евпатория стояла в развалинах, а ее население сократилось почти в три раза, - рассказывает автор нескольких книг по истории караимов Эмилия Лебедева. Сначала караимы уезжали в южные города России, где организовывали собственные предприятия. Однако только после их появления в Москве стало ясно, что бегство от лишений войны было для них шагом к будущему процветанию.

Обосновываясь во внутренних губерниях страны, караимы создавали табачные производства, привозя сырье с родины, из Крыма. «В 50-е годы XIX века караимы открыли табачные предприятия в Екатеринославе и Харькове, - говорит Лебедева. - Спустя некоторое время в Москву приехали караимские купцы Авраам Капон и Самуил Габай.

- Сначала они занялись торговлей табаком и другими курительными изделиями, а затем решили открыть фабрику». Фабрика существует до сих пор - теперь это знакомая всем «Ява», но до 1922 г. она называлась по имени основателя «Товарищество табачной фабрики С. Габай». Поначалу весь штат рабочих состоял из двух человек, разорившихся крестьян Рубцовых. Но вскоре табачное производство начало расти как на дрожжах.

- Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов ввоз табака из Турции в Россию прекратился и цены на крымские табаки резко выросли, - рассказывает Эмилия Лебедева. - Началась настоящая «табачная лихорадка - спрос на табачное сырье возрос настолько, что в 80-х годах XIX века на Южном берегу Крыма табаком стали засаживать не только поливные земли, но и участки в городских дворах.

Роскошные восточные красавицы были лучшей рекламой караимского табакаДля хозяев табачных фабрик, имевших в Крыму собственные плантации и склады, производство становилось особенно выгодным. Караимские купцы открывали в Москве табачные заведения, к ним на работу приезжали земляки, через некоторое время начинавшие собственное дело.

Так, в 1891 г. один из бывших директоров фабрики Габая - Илья Пигит - основал «Торговый дом табачной фабрики «Дукат». К концу ХIХ века в Москве успели обосноваться 400 караимов. Они открыли здесь 40 табачных предприятий и магазинов.

- О том, насколько успешно караимы вели свои дела, свидетельствует необыкновенно высокий процент богачей в их тогдашней среде - 12 миллионеров на 12 тысяч человек, проживавших в Российской империи, то есть по одному на тысячу, - говорит научный сотрудник Российского института культурного и природного наследия при Министерстве культуры и РАН Сергей Михайлов.

Если бы не революция, среди караимов, наверное, и вовсе не осталось бы бедняков. Владелец «Дуката» Илья Пигит, умерший в 1916 г., завещал значительную часть заработанных на табаке денег на устройство неподалеку от Евпатории караимского «земельного рая» - сельскохозяйственной общины «Имдат-Пигит» («Помощь Пигита»), в которой беднейшие представители народа получили бы дома, земельные наделы и все необходимое для обустройства.

Земля была уже куплена, однако по декрету наступившей Советской власти ее национализировали. Так одно из самых крупных «никотиновых богатств», нажитых караимами, исчезло, как дымок от табака.

Золотой запас

- Вы думаете, что после революции исчезли и сами караимы-табачники? Да ничего подобного, - улыбается Борис Дубровин, один из потомков бывших хозяев «Явы». - Сын Самуила Габая Иосиф, дядя моего деда, и после 1917 г. трудился директором на своей фабрике, национализированной государством.

Мой дед Семен Джигит тоже еще долго работал на «Яве» главным бухгалтером. Не поверите - он даже продолжал жить в особняке на территории фабрики, который когда-то предоставил ему Габай. Конечно, это жилище совершенно не соответствовало советским нормам жилплощади, но деда никто особенно не трогал до тех пор, пока особняк не сломали, когда перестраивали улицу.

Обитатели караимских двориков Евпатории до сих пор вспоминают о былом великолепии. Фото Александра Сорина- У нас вообще было много знакомых караимов на «Яве», - продолжает Дубровин. - Помню, в 40-е годы я как-то даже ездил в пионерлагерь от этой фабрики. Устроили, что называется, по знакомству.

Главными табачными мастерами на «Яве» и «Дукате» тоже долго работали «бывшие». Караимы директорствовали в табачных магазинах, заведовали табачными складами... Хорошее отношение властей к бывшим владельцам табачных фабрик объяснялось не только их лояльностью.

В годы войны и разрухи папиросы и махорка были настоящей валютой, ценным «золотым запасом», производство которого никак нельзя было остановить. Среди тех, кому табак помогал выживать, встречались настоящие виртуозы своего дела.

- До революции мой дед Самуил Мичри считался не бедным человеком: у него был собственный магазин в Охотном ряду, - рассказывает профессор Борис Бобович. - Однако в то время, которое я помню, то есть вплоть до начала 50-х годов, он зарабатывал на хлеб изготовлением папирос вручную. Мы, внуки, принимали в этом непосредственное участие.

Это был интересный процесс - закупались особые сорта табака (помню, среди них были «Золотое руно» и «Капитанский»), смешивались в нужной пропорции, которую знал только дед, особым образом увлажнялись. Потом наступала наша очередь - с помощью специальной машинки мы набивали табаком гильзы из папиросной бумаги, которые продавались в больших коробках по 250 штук, обрезали торчащие табачные волокна.

Среди клиентов деда были люди, которых мы сегодня назвали бы элитой, - актеры, писатели. Правда, они никогда не появлялись у нас дома: дед всегда отвозил товар сам. Это называлось «ходить на работу». «Мен кетен», - говорил он по-караимски, уходя. Это значило «я пошел».

- Бабушка Арзу, также по-караимски, всегда желала ему счастливого пути. Наверное, дед неплохо смешивал табак. Среди нашего окружения, а в нем было немало караимов, больше таких мастеров я не встречал.

Однако всему рано или поздно приходит конец

- Лет пятнадцать назад умер последний караим, заведовавший табачным складом, которого я знал, - говорит Борис Дубровин. Из тех 200 караимов, что сегодня живут в Москве, с табаком не связан никто. Так что же, от табачных богатств остались одни воспоминания?

- Главное, чтобы помнили хорошее, - говорит художник Валентин Гамал. - Мой дядя до войны работал директором табачного магазинчика на Арбате. У него было много друзей - и караимов, и русских. Каждому из знакомых и соседей, отправлявшихся в эвакуацию, он подарил по хорошей пайке папирос: это тогда была валюта. Вот это, надеюсь, они и запомнили лучше всего про караимов и табак.

Написать автору


Прототипы Остапа Бендера

По словам Евгения Петрова, для Остапа Бендера поначалу была заготовлена лишь фраза про ключ от квартиры, услышанная авторами "Двенадцати стульев" и "Золотого теленка" от знакомого бильярдиста. Но по мере работы над романом "великий комбинатор" приобретал черты друзей, знакомых и земляков И. Ильфа и Е. Петрова.

Так, фамилию Бендер с детства знал Ильф, поскольку рядом с его домом на Малой Арнаутской, 9 была мясная лавка однофамильца Остапа, а частые обращения к классическим ариям он "перенял" у музыкально одаренного Петрова. Забавная подробность биографии - "мой папа был турецко-подданный" - восходит к тестю поэта Э.Багрицкого римско-католического вероисповедания, турецко-подданному" Густаву Суоку, а воспоминание об учебе в гимназии Илиади - к писателю Л.Славину, окончившему это достопочтенное заведение.

Оборотистость Остапа - от бойкого молодого человека Д.П.Ширмахера, который пописывал стихи под псевдонимом Дмитрий Агатов, но известен более тем, что в 1920 году нахрапом заполучил для литкружка "Коллектив поэтов" роскошное помещение на улице Петра Великого, 33. Авантюризмом же и жесткостью натуры Бендер "обязан" приятелю юности Ильфа Сеньке Товбину, от взгляда которого, по признанию самого Ильфа, "холодеет спина".

Очутившись в Париже, Товбин оказался замешанным в столь крупной афере с ценными бумагами, что она попала в тамошние газеты, а Ильфу могла стать известной от брата художника Сандро Фазини, жительствовавшего в Париже и потом бесследно пропавшего в годы войны...

При таком изобилии лиц, от которых Остап что-либо "унаследовал", однозначно говорить о его прототипе трудно. И в то же время приятельница Ильфа Варвара Васильевна Окс вспоминала, как однажды он встретил ее словами: "Вава, жаль, что вы не пришли раньше, только что ушел Остап Бендер!". Она не спросила тогда, кто это приходил, но в окружении Ильфа и Петрова был лишь один человек, который, пусть в первом приближении, мог претендовать на экстраординарную роль прототипа Бендера.

Это - Осип Беньяминович, в миру Остап Васильевич Шор, брат одесского поэта А.Фиолетова, завсегдатай "Коллектива поэтов", приятель Багрицкого, выпускник гимназии Раппопорта, студент университета, милиционер в 1917 году, боец красного партизанского отряда в 1919-м, профессиональный рыбак, снова студент, поклонник Бахуса, на вопрос, что он пьет, водку или вино, неизменно отвечавший: "И пиво!"...

Он переехал в Москву, ночевал на бульварах, к осени поселился у Ю.Олеши, где-то служил, а когда его узнали в Остапе Бендере, деланно дулся на Ильфа и Петрова, но связи не терял и, похоже, втайне гордился таким поворотом судьбы.

Источник


Евреи

www.pseudology.org