Временные правила цензура и печати б апреля 1865 г.: иллюзии и практика. Поиск цензурным аппаратом средств давления на прессу. Попытки реформировать духовную цензуру.

Естественно, что в программу министра внутренних дел графа П.А. Валуева входила и законодательная деятельность в области печати, в том числе пересмотр старого законодательства в связи с переходом к карательной функции цензуры. 14 января 1863 г. по именному указу императора была образована с этой целью новая комиссия под председательством того же князя Д.А. Оболенского. Высший надзор за деятельностью цензуры был поручен Совету министров внутренних дел по делам книгопечатания под председательством А.Г. Тройницкого. Членами Совета стали А.В. Никитенко, И.А. Гончаров, Н.В. Варадинов, М.Н. Турунов, А.Н. Тихомандритский, О.А. Пржецлавский. Им помогали шесть чиновников особых поручений по делам книгопечатания. Их обязанностью был контроль за 195 изданиями, выходившими в России в 1863 г.

Комиссия князя Ф.А. Оболенского, уже имевшего опыт такой работы, в течение четырех месяцев подготовила новый проект устава о книгопечатании, положив в его основу синтез предварительной и карательной цензур. Председатель комиссии при этом учитывал социально-политические условия общественной жизни страны, государственное устройство ее: «Свобода слова дает жизнь свободным учреждениям и в них находит надежное обеспечение своему существованию. Свобода печати в России должна также развиваться соразмерно ходу либеральных преобразований других учреждений». Князь Д.А. Оболенский точно подметил основное противоречие в требованиях радикального решения вопроса о свободе печати тогда, когда в стране не было нормальной для демократического общества судебной практики. Юридическая реформа, по которой предусматривалось преследование печати по суду, была еще в стадии проектирования. Лишь в ноябре 1864 г. были приняты судебные уставы.

Перед Министерством внутренних дел в этом плане встала совершенно новая проблема, решение которой отняло у графа П.А. Валуева как министра немало времени и сил: это взаимодействие, взаимоотношения, а также разделение контроля над журналистикой с юридическим ведомством. Министерство внутренних дел в глазах общества как самый консервативный и репрессивный правительственный орган явно проигрывало защитнику прав этого общества Министерству юстиции. П.А. Валуев отчетливо представлял это уже на стадии обсуждения проекта будущего цензурного законодательства, подготовленного Комиссией князя Д.А. Оболенского, главами различных департаментов, а затем и в Государственном Совете 17 ноября 1864 г. и его департаменте законов на четырех заседаниях в январе 1865 г. Некоторые члены Государственного совета выражали недовольство тем, что министр внутренних дел получает слишком большие права в контроле над печатью.

Но граф П.А. Валуев сумел отстоять наиболее важные в административном плане положения проекта, в том числе права министра внутренних дел руководить Советом Главного управления по делам печати, выносить административные взыскания изданиям. 24 марта общее собрание Государственного совета приняло новый закон о цензуре и печати. П.В. Валуев рассматривал это как успех своих усилий, о чем свидетельствует его переписка и дневник. 6 апреля Александр II утвердил «мнение» Государственного совета, получившее силу закона в качестве Временных правил о цензуре и печати 6 апреля 1865 г. Министр внутренних дел граф П.А. Валуев был фактически их создателем. В борьбе с высшими сановниками разных ведомств он отстоял свое детище, согласившись на формулировку «Временные правила». Этот цензурный закон действовал до ноября 1905 г. – никакой другой не продержался целых 40 лет. Новый закон был, без сомнения, шагом вперед во взаимоотношениях власти и журналистики. По нему был открыт путь более прогрессивному виду цензуры – последующей, карательной, с привлечением к ответственности за нарушение цензурных правил по суду. Обратимся к документу:

«Желая дать отечественной печати возможные облегчения и удобства. Мы признали за благо сделать в цензурных постановлениях, при настоящем переходном положении судебной у нас части и впредь до дальнейших указаний опыта, нижеследующие перемены и дополнения:

1. Освобождаются от предварительной цензуры:

а) в обеих столицах:

• все выходящие доныне в свет повременные издания, коих издатели сами заявят на то желание;

• все оригинальные сочинения объемом не менее 10-ти печатных листов и

• все переводы, объемом не менее 20-ти печатных листов;

б) повсеместно:

• все издания правительственные;

• все издания академий, университетов и ученых обществ и установлений;

• все издания на древних классических языках и переводы с сих языков;

• чертежи, планы и карты».

Таким образом, от предварительной цензуры освобождалось большинство газет и журналов страны, так как в России к тому времени провинциальная пресса не получила существенного развития. Даже в 1870 г. лишь в 12 городах государства выходили частные периодические издания. Однако закон был целенаправлен на сохранение старого порядка по отношению периодики и книгоиздания, обращенных к массовой аудитории. Граф П.А. Валуев хорошо представлял, что будущее за газетой, которая действительно получит распространение: с 1865 по 1870 г. число газет, без учета губернских и епархиальных ведомостей, увеличится с 28 до 36. И это произойдет несмотря на то, что освобождение газет и журналов от предварительной цензуры происходило при внесении ими залога от 2,5 до 5 тысяч рублей – сумма фактически добавлялась к тем значительным расходам, которые нес издатель по налаживанию газетно-журнального производства. Естественно, что книги объемом в 10 или 20 печатных листов тогда, как правило, предназначались специалистам. А вот вся продукция меньших размеров, так называемая народная литература, подвергалась предварительной цензуре.

Временные правила 6 апреля 1865 г. не касались духовной и иностранной цензуры, цензуры изобразительной продукции (эстампов, рисунков и т.п.), которые были оставлены «на существовавшем тогда основании».

По Временным правилам освобожденные от предварительной цензуры пресса, сочинения и переводы, «в случае нарушения в них законов, подвергаются судебному преследованию», а периодические издания «в случае замеченного в них вредного направления подлежат к действию административных взысканий, по особо установленным правилам». Последняя оговорка – хитроумная формулировка бюрократии, дававшая большой простор административному творчеству по наведению при необходимости порядка в журналистике и литературе. По указу императора закон вступал в силу 1 сентября. 4 сентября 1865 г. без предварительной цензуры вышли «Санкт-Петербургские ведомости», «Голос» и «Московские ведомости», с 11 сентября – «День», затем – «Современник», «Русский вестник», «Отечественные записки», «Весть», «Сын Отечества» и др. Большая часть откликов прессы на закон 6 апреля носила вполне оптимистический характер: «Крепостная зависимость наша от цензуры, от личной воли и личного усмотрения постороннего лица – кончилась» («С.-Петербургские ведомости», № 229); «Первым словом освобожденной печати – будет слово хвалы и благодарения монарху... Отныне печать наша находится на твердой почве закона и не подлежит произволу» («Московские ведомости», № 199). Несколько диссонансом в общем хоре радости прозвучало выступление М.А. Антоновича со статьей «Надежды и опасения: По поводу освобождения печати от предварительной цензуры» в «Современнике» (№ 8, с. 173–196). Публицист с иронией пишет о том, что освобождение сопровождалось залогом в 2500 рублей, которые «должны служить для всего вечным напоминанием о том, что над нами висит, как дамоклов меч, кара наказания, а опасение потерять их должно служить для него побуждением точно исполнять свои обязанности и не преступать предписаний закона». Антонович считал, что для журналистики многое остается по-прежнему: «Как бы законодатель ни изменял теоретически положение прессы, она на деле придет в уровень и равновесие с общею высотою государственной и общественной жизни...» Трезвый взгляд публициста «Современника» на закон 6 апреля 1865 г. вскоре получит подтверждение, когда начнется практика административных предостережений «за общее предосудительное направление» изданий («Современнику»), за резкие и неприличные суждения о правительственных мероприятиях» и т.д. («Голосу») и др. В 1866 г. будут закрыты «Современник» и «Русское слово». С сентября 1865 г. по 1 января 1880 г. предостережения будут даны 167 изданиям, приостановлено 52 в общей сложности на 13 лет и 9 месяцев. Однако эти результаты цензурной деятельности больше связаны не с Временными правилами, а с тем, что они, как и другие документы такого рода, быстро обросли многочисленными дополнениями, новыми распоряжениями.

Именно министр внутренних дел граф П.А. Валуев и начинал эту работу по «совершенствованию» закона 6 апреля, преследуя следующие цели: во-первых, задачи по координации и усилению административных мер к прессе; во-вторых, задачи методического характера: разъяснение цензорам смысла положений закона и как их применять на практике.

С 1 сентября 1865 г. Министерство юстиции стало арбитром в решении исков администрации по делам прессы. Противоречия, заложенные в законодательстве между прогрессивной судебной реформой и консервативной цензурой, сразу же дали знать о себе. «Именно это обстоятельство и явилось камнем преткновения на пути осуществления цензурной реформы и главной причиной, объясняющей все последующее законодательство о печати второй половины 60–70-х годов», – считает историк В.Г. Чернуха. По закону Министерство внутренних дел только ходатайствовало о возбуждении преследования против органа печати. Судебное производство, решение дела зависело от юридического ведомства. Валуев еще до введения в практику закона 6 апреля подготовил в связи с этим записку Александру II, где проводил идею о поддержке Министерством юстиции влияния его министерства на судебную практику и подчеркивал, что прокуроры «действуют в подобных случаях, не по собственному произволу, а по поручению правительства, которое не может в отношении к прессе раздваиваться на несогласные между собою части». П.А. Валуев предлагал особую процедуру решения конфликтных ситуаций:

1. «Чтобы Главному управлению по делам печати всегда оказывалось надлежащее содействие со стороны чинов судебного управления.

2. Чтобы в делах, по которым возбуждено будет судебное преследование, прокуроры в точности руководствовались указаниями Главного управления, а в случае затруднений или сомнений, испрашивали указаний министра юстиции.

3. Чтобы в случае разногласия между министрами юстиции и внутренних дел, возникший вопрос представлялся на высочайшее благоусмотрение или чрез Комитет министров, или, в случаях спешных, всеподданнейшим докладом, за общим того и другого министра подписанием».

27 августа Александр II утвердил предложения Валуева, поставив судебное ведомство в делах печати в зависимость от цензурного. 29 августа министр внутренних дел отправил специальное письмо товарищу министра юстиции Н.И. Стояновскому, где довел до сведения этого ведомства порядок рассмотрения дел о прессе и мнение императора. 31 августа последовал именной указ о том, чтобы Главному управлению по делам печати «всегда оказывалось надлежащее содействие со стороны чинов судебного управления».

Министр юстиции Д.Н. Замятин обратился в декабре 1865 г. к императору с докладом по поводу «возникших недоразумений относительно направления дел печати», поскольку судебные уставы вообще не предусматривают ведение таких дел. В целом он не получил поддержки царя, но Александр II распорядился создать «правила для предупреждения на будущее время этих недоразумений». П.А. Валуев поручил Главному управлению по делам печати разработать правила судопроизводства по делам печати. Решению проблемы в угодном для МВД смысле способствовало трагическое событие 4 апреля 1866 г. – покушение на Александра II Д.В. Каракозова, после которого сразу же была создана возглавляемая князем П.П. Гагариным особая комиссия для разработки мер по укреплению внутреннего спокойствия. Министр внутренних дел граф П.А. Валуев использовал в своих целях эту комиссию, куда 26 апреля он представил записку «О политических настроениях различных групп русского общества и средствах укрепления правительственной власти». В ней немало места отводилось вопросу о прессе, ставшей, по мнению министра, «господствующим видом литературной деятельности». П.А. Валуев считал, что во взаимоотношениях с журналистикой нельзя «произвести внезапного переворота», «нельзя вызвать разом значительное число новых деятелей и нельзя устранить прежних». Поэтому необходимо «сознание солидарности всех ведомств в отношении к прессе». Ее можно «сдерживать в известных пределах и даже в пределах довольно тесных, посредством точного применения законоположений 6 апреля 1865 г.». Но при этом судебная власть должна оказать «надлежащее содействие». Таким образом, граф П.А. Валуев отстаивал недавно принятый закон и одновременно расширял сферу административного воздействия на прессу.

Итогом стечения обстоятельств и энергичных действий министра внутренних дел П.А. Валуева стало изменение в 1866 г. Государственным советом порядка ведения судопроизводства по делам печати:

1) дела по нарушениям закона о печати в тех местах, где не введены новые суды, передавались «в ведение уголовных палат в качестве суда первой инстанции и Правительствующего сената в качестве высшей»;

2) правила печатания материалов судебных заседаний распространялись и на судебные учреждения, не подвергшиеся еще реформе.

Все это тормозило судопроизводство по делам прессы.

Внимание к проблеме контроля над журналистикой усилилось в связи с происходившими в то время первыми в практике страны судебными процессами по печати. В одном случае известный журналист «Санкт-Петербургских ведомостей» А.С. Суворин за публицистическую книгу «Всякие: Очерки современной жизни» отделался трехнедельной гауптвахтой. В другом – обвиняемые Ю.Г. Жуковский и А.Н. Пыпин за статью первого «Вопрос молодого поколения» в «Современнике» были оправданы. Успех обеспечен был во многом усилиями блестящего адвоката и публициста К.К. Арсеньева. Министр внутренних дел П.А. Валуев по-своему интерпретировал начавшуюся судебную практику в области журналистики. Он инициировал появление 16 сентября 1866 г. в газете «Весть» статьи, в которой говорилось: «Преследование гг. Жуковского и Пыпина начато Главным управлением по делам печати. Суд оправдал обоих. Таким образом, является столкновение между властями административной и судебной...» Большая часть прессы ликовала по поводу посрамления Главного управления по делам печати, но в конфликте двух министров Д.Н. Замятина с П.А. Валуевым Александр II взял сторону последнего. Под угрозой отставки министру юстиции пришлось уступить. В итоге был принят и высочайше утвержден закон 12 декабря 1866 г., по которому в делах печати настоящей обвинительной властью признавался не прокурор надзора, а специальное административное учреждение, наблюдающее за печатью (Главное управление по делам печати, цензурные комитеты), за прокурорским надзором оставалась только судебная защита взглядов и мнений, выработанных этими учреждениями.

Постепенно судебные преследования журналистики были почти изжиты. К.К. Арсеньев, юрист, занимавшийся судопроизводством в области периодики, замечает: «Процессы этого рода скоро прекратились». Главное управление по делам печати старалось их вообще не использовать. Это было явным отступлением от закона 6 апреля.

И, тем не менее, судебная практика вносила коррективы в цензурный режим страны. По сведениям прокуроров судебных палат С.-Петербургского, Московского, Харьковского, Одесского, Казанского, Саратовского, Варшавского и Киевского округов, по делам о клевете и оскорблении в печати должностных и частных лиц с 20 ноября 1864 г. по 1872 г. судили 90 авторов, редакторов и издателей. Окончательные обвинительные приговоры были вынесены по 65 делам, 80 лицам, оправдательные – по 94 делам и 130 лицам, кроме того, 21 дело осталось неразрешенным. К сожалению, проблема «судебная практика и цензура» не получила должного исследования в научной литературе.

Перед отставкой в 1868 г. министр внутренних дел граф П.А. Валуев, можно сказать, подвел итоги своих наблюдений над взаимоотношениями власти с журналистикой во всеподданнейшей записке от 8 февраля, где он продолжал настаивать на том, что судебную практику необходимо дополнять административной, так как «круг действий судебной власти, при всем ее значении, ограничен или предопределен предметами ее ведомства. Круг действий прессы всеобъемлющ. Нет такого вопроса, который она не могла бы коснуться юридически безнаказанно, при соблюдении известных форм, при помощи известных оговорок или недоговорок и при некотором доверии к догадливости читателей... Суд не имеет права догадываться».

Уже в это время граф П. А. Валуев приходит к выводу о том, что

«печать стремится влиять на правительство, руководить им и устанавливать на прочных основаниях свой собственный авторитет рядом с авторитетом правительства. Это естественное, и потому повсеместное стремление печати». Он приписывает журналистике «тайные», далеко простирающиеся виды, рассматривает се как оппозиционную правительству силу, которая сама себя «заботливо выставляет» «представительницею этого общества, блюстителем его нужд, заступником его прав и выразителем его убеждений, стремлений и желаний». Однако министр не советует и после известного события 1866 г. в противоположность многим сановникам «подавлять прессу. При всех ее неудобствах и более или менее вредных стремлениях и увлечениях, она приносит несомненную пользу». В качестве аргумента он проводит мысль о том, что «государство, в котором есть земские учреждения и независимый, гласный суд, уже не может обходиться без довольно широкой меры печатной гласности во всех других отношениях». Именно поэтому журналистику «тем более необходимо сдерживать твердою рукою в известных пределах. Чем больше возрастает ее значение и влияние, тем настоятельнее для прочности государственного порядка потребность в противопоставлении ей сильной правительственной власти».

Второе направление деятельности графа П.А. Валуева было наоборот связано с реализацией основных положений Временных правил. В этом случае министр внутренних дел продолжил практику министра народного просвещения С.С. Уварова времен николаевской эпохи, стремясь повысить профессионализм цензоров, уменьшить число их будущих конфликтов с литераторами, редакторами и публицистами; уточнить практику действия законоположений. Валуев начал эту работу еще до вступления в силу закона. 10 августа он направил губернаторам циркуляр о порядке разрешения типографий, которым ввел ряд условий, не предусмотренных Временными правилами 6 апреля 1865 г.: «дозволение на открытие типографий», книжных лавок должно выдаваться там, где есть «достаточно средства для полицейского надзора» – «в губернских и более значительных уездных городах, но отнюдь не в селениях»; преимущество отдавалось открытию книжных лавок, «как наиболее удобных для полицейских осмотров»; рекомендовалось устраивать все эти заведения «на более многолюдных и центральных улицах и площадях», а не в глухих частях города и т.д.

Поскольку Временные правила мало затрагивали местную периодику, цензоры которой по-прежнему использовали предупредительную систему цензуры, постольку граф П.А. Валуев главное внимание уделял Петербургскому и Московскому цензурным комитетам, работавшим в новом режиме – с бесцензурной прессой. В столичные комитеты им было направлено 5 документов – инструкций и циркуляров. В них министр внутренних дел подчеркивал, что новые условия изменили «самое свойство цензорской деятельности». Об этом он говорит в «Конфиденциальной инструкции цензорам столичных цензурных комитетов» от 23 августа, разосланной до введения в действие закона 6 апреля. Это очень интересный документ, раскрывающий технологию цензуры тех лет, понимание властными структурами силы журналистики, их тактику в отношении к ней. Министр внутренних дел граф П.А. Валуев напоминает своему аппарату о том, что с 1858 г.

«правительство признало и возможным и полезным расширить сферу частной прессы, облегчить существовавшие дотоле цензурные правила. Опыт доказал, что расширение свободы печатного слова должно быть соразмерно со степенью личной ответственности издателей, редакторов и сочинителей и что подобное соответствие не может быть установлено при исключительном господстве предупредительной цензуры, по существу которой ответственными лицами считаются цензоры, в лице же их и само правительство...». По мнению министра, именно это обстоятельство «послужило исходною точкою для последовавшего ныне освобождения некоторых изданий от цензуры».

В новых условиях вся ответственность будет лежать на издателях, редакторах и сочинителях.

Однако и столичный цензор теперь несет более сложные обязанности, ибо должен разрешить целый ряд вопросов:

«а) заключается ли нарушение закона в отпечатанном произведении? б) если факт нарушения существует, то следует ли оный подвергнуть преследованию? в) если следует начать преследование, то в какой форме должно быть формулировано первоначальное обвинение?»

Решение этих вопросов цензором осложняется рядом обстоятельств. Для него это не просто

«юридическая задача. Цензор должен учитывать и другие соображения», основанные на внутренних мотивах совершенного преступления, на современном состоянии умов и политических отношений страны и, наконец, на заботе, чтобы вчиняемое преследование, с одной стороны, не было признано несостоятельным судебными учреждениями, что может повести к поколебанию правительственного авторитета, а с другой стороны, не получило бы для виновных, нередко ими самими избираемым, способом для приобретения незаслуженной популярности или для косвенной пропаганды посредством более общего оглашения преследуемого факта Одно сличение с текстом закона не может посему привести к цели На обязанность цензора возлагается не только подвести закон, но и сообразить, в полном объеме, средства к его применению».

Таким образом, каждый частный случай решается с учетом его особенностей, а при сомнениях рекомендовалось «испрашивать указаний» председателя цензурного комитета.

Подробнейшим образом в инструкции говорилось, какие нарушения законов печати не могут вызывать у цензора никаких сомнений (6 пунктов), о новом в практике предварительной цензуры провинциальной журналистики, но большая часть документа отведена методике цензурования периодики: «При наблюдении за повременными изданиями, цензоры обязаны прежде всего изучить господствующие в них виды и оттенки направления и, усвоив себе таким образом ключ к ближайшему уразумению содержания каждого из них, рассматривать с ясной точки зрения отдельные статьи журналов и газет». И т.д. В каждой строке документа ощущается забота министра внутренних дел графа П.А. Валуева усилить административные возможности цензурного аппарата. Изменения во внутренней жизни страны помогли этому.

Историк Н.А. Энгельгардт называет 1866 г. – «роковым для нашей печати», считая его началом «страшной реакции» Без сомнения, выстрел Д.В. Каракозова послужил сигналом реформаторам, начиная с Александра II, для того, чтобы осмыслить пройденный путь, оценить проделанное и взвесить его цену. Александр II, получивший первый наглядный урок от радикалов, стал окружать себя более консервативной правительственной средой: отставку получили министр народного просвещения А.В. Головнин, петербургский генерал-губернатор А.А. Суворов и др.; в лидеры нового управленческого аппарата вышел шеф жандармов, начальник III отделения 1866–1874 гг. П.А. Шувалов – прагматик и хороший организатор, со связями в обществе.

Но надо учитывать при этом то, что в этот период в государстве уже сложилась в результате реформирования новая социально-политическая атмосфера, к которой еще нужно было привыкнуть А «процесс адаптации был болезненным и потому сопровождался наступлением власти на новые институты: ограничение прав печати, судов, земств по сравнению с только что изданными законами. Это замедляло процесс модернизации российского общества, но не меняло его (этого процесса) существа» Это нашло яркое выражение и в деятельности цензурного аппарата 70–80-х годов, о чем свидетельствует приводимая ниже таблица, включающая в себя основные законы, дополняющие Временные правила 6 апреля 1865 г., регулирующие, с одной стороны, новые моменты в отношениях власти и журналистики, с другой – расширяющие административно-репрессивные меры, применяемые властью к ней. В этом плане политика как министра внутренних дел графа П.А. Валуева, так и его преемников мало отличалась. Это убедительно показано в таблице № 4.

Таблица № 4.

Законодательные распоряжения 60–70-х годов, дополнявшие Временные правила 6 апреля 1865 г.

Приведенная таблица позволяет увидеть три направления в деятельности цензуры этого периода, способствовавших ее адаптации в новых условиях. Во-первых, приспособление цензуры к судебной практике. Оно сопровождалось реставрацией административных репрессивных мер, подменой судебной практики административной. По данным историка В.А. Розенберга, число административных взысканий к печати постоянно росло: 1865–1869 гг. – 60, 1870–1874 гг. – 164. Во-вторых, усложнение задач, стоящих перед цензурой, в связи с увеличением объема информации, циркулирующей в обществе, развитием периодики, введением последующей цензуры, а также трагические события внутренней жизни государства, бывшие следствием террора революционеров, заставили цензурное ведомство продолжить опыт ограничения диапазона информации, проходящей через периодику, установить контроль непосредственно министра внутренних дел над нею. Подводя итоги административного воздействия на прессу, начальник Главного управления по делам печати 1880–1881 гг. сенатор Н.С. Абаза замечал: «Система всякого рода административных взысканий представляется и печати, и публике произволом более тяжелым, чем предварительная цензура».

Наконец, стал проявляться в цензурной практике новый фактор: цензурное ведомство, идя в ногу со временем, положило начало использованию экономического давления на журналистику. На это особое внимание обратил новый министр внутренних дел А.Е. Тимашев, пришедший 8 марта 1868 г. на смену П.А. Валуеву. Одной из первых мер его было предложение, внесенное им в Комитет министров о предоставлении министру внутренних дел по его усмотрению права запрещать розничную продажу газет, которая тогда уже стала принимать довольно широкие размеры. Это вело не только к прямому материальному ущербу для издателя, но и давало возможность другим конкурирующим органам печати распространяться шире и завоевывать читателя газеты, оставшейся без розницы. Эти потери возместить было еще труднее. Мало того, А.Е. Тимашев выбрал для подачи предложения самое удобное время, так как Государственный совет находился «на вакации». Вопрос был решен Комитетом министров и утвержден Александром II 14 июня 1868 г. «Этот прецедент создал целую практику, – подчеркивал К.К. Арсеньев, – с тех пор почти все постановления, ухудшающие положение печати, проходили не через Государственный совет, а через Комитет министров». В этом же году Тимашев в записке Александру II предлагал расширить сферу экономического давления на журналистику: лишить все газеты, кроме правительственной, казенных объявлений, обложить пошлиной рекламу частных газет и др. В остальном новый министр внутренних дел повторял своего предшественника. Так, в докладе, прочитанном императору 14 ноября 1869 г., перечисляя «трудности, с которыми приходится бороться управлению делами печати», он повторяет несколько упрощенно вслед за графом П.А. Валуевым: «Пресса по существу своему есть элемент оппозиционный. Представляющий тем более привлекательности для общества, чем форма, в которую она облекает свои протесты смелее и резче». А.Е. Тимашев также говорит о необходимости «солидарности между лицами, стоящими во главе различных управлений».

Таким образом, в царствование императора Александра II происходившие существенные изменения во всей системе управления страной значительно повлияли на отношения между властью и журналистикой, осязаемо стало ощущаться обособление последней от литературного процесса, что выразилось в расширении диапазона информации, проблематики, содержания журналистики, росте значения газет, в понимании властью управленческих потенций прессы. До 1855 г. лишь 4 газеты имели право касаться вопросов внешней и внутренней политики, после 60-х годов им обладали многие издания. Печать выросла количественно. При Николае I в 1845–1854 гг. был разрешен выход 6 газетам и 19 журналам (без учета органов правительственных учреждений и ученых обществ), при Александре II в 1855–1864 гг. соответственно – 66 и 156. К 1881 г. в стране выходило около 500 частных изданий.

Новые попытки разработать цензурный устав (этим занималась комиссия, учрежденная 2 ноября 1869 г., под руководством князя С.Н. Урусова), как и либерализовать цензурный режим (деятельность министра внутренних дел 1880–1881 гг. графа М.Т. Лорис-Меликова), не увенчались успехом. Под воздействием событий внутренней жизни страны, в связи с проявлениями консервативных тенденций во внутриполитическом курсе правительства ситуация в цензурном режиме мало изменялась. «Свобода печати не совместима с нашим образом правления, – считал начальник III отделения граф П.А. Шувалов, во многом определявший внутреннюю политику в России после 1866 г. – Она возможна лишь в конституционном государстве, где она служит дополнением свободы слова. Свобода печати составляет не первый, а второй фазис развития народной свободы; ей всегда предшествует свобода слова, которое, действуя большей частью на ограниченное собрание людей, может быть тотчас опровергнуто. Где не существует свободы слова, там свобода печати является слишком опасным оружием против правительства, которое не может вступать в ежедневную полемику и делается безответным противником, принужденным уступать в неравной борьбе». Надо полагать, что цензура в этом случае рассматривается как необходимый противовес. Теоретический постулат шефа жандармов довольно точно выразил отношение власти к журналистике тех лет.

Реформы, происходившие в обществе, мало затронули православную церковь и ее журналистику. Между тем издательская деятельность церкви успешно развивалась. С 1860 г. повсеместно был налажен выход епархиальных ведомостей, органов духовной печати при епархиальных кафедрах. К концу XIX в. в России выходило несколько десятков журналов церкви: «Богословский вестник», «Братское слово», «Вера в разум», «Вестник военного духовенства», «Воскресный день», «Друг истины», «Душеполезное чтение», «Истина», «Кормчий», «Православный собеседник», «Православное обозрение», «Радость христианина», «Русский псаломник», «Церковно-приходская школа» и др. Издавались «труды» духовных академий. Церковь выпускала разнообразную непериодическую литературу. Только в одной синодальной типографии в 1886 г. вышло 3.647.000 экз. книг и брошюр, 3.887.150 экз. листовок, в 1889 г. соответственно – 6.455.466 и 17.682.526 экз.

Вся эта печатная продукция и публичные выступления церковников проходили жесткую духовную цензуру, имевшую стабильный характер. Из формальных новаций следует отметить введение в 1860 г. особой цензуры епархиальных ведомостей. «Их цензурование Святейший Синод возложил на лиц из местного духовенства по избранию епархиальных преосвященных». Затем 14–16 января 1870 г. при Святейшем Синоде была учреждена комиссия для пересмотра действующих ныне постановлений о духовной цензуре под председательством архиепископа Макария (Булгакова). Духовная цензура по-прежнему руководствовалась уставом духовной цензуры 1828 г. Комиссия считала, что он стеснителен и отстал от потребностей общества. Она провела работу по сравнению Временных правил 6 апреля 1865 г. и практики духовной цензуры и пришла к заключению, что духовная цензура должна основываться «на тех же самых началах, на которых существует светская». В связи с этим комиссия предлагала Святейшему Синоду подвести духовную цензуру под закон 6 апреля, соединив в государстве всю цензуру в одну – общую – при Министерстве внутренних дел под руководством Главного управления по делам печати.

Святейший Синод слушал свою комиссию и вопрос о духовной цензуре 20 и 30 января 1871 г. Он отметил, что законом 6 апреля в светской цензуре произведены «коренные преобразования», при этом «отношения между духовной и светской цензурами стали еще неопределеннее», между обеими типами цензуры «границ провести нельзя», поэтому действительно стоит «вопрос о слиянии специальной духовной цензуры с общею». Синод принял свое «определение», в котором в целом признавались соображения и предположения Комиссии правильными. Однако, как отмечает «Церковно-общественный вестник» (7 мая 1880 г.), «вопрос заглох». И в дальнейшем с некоторыми модернизациями в 1884 и 1892 гг. устав духовной цензуры 1828 г. фактически оставался в силе до начала XX в.

Духовная цензура всегда отличалась крайним субъективизмом. Вместе с появлением массовой церковной периодики расширился круг цензоров, субъективизм цензуры усилился. Большинство епархиальных ведомостей подпадали под двойной контроль. «Церковно-общественный вестник» пишет 21 мая 1880 г. о том, что «некоторые епархиальные преосвященные предварительно самолично просматривают каждую статью и каждую перепечатку», а цензор остается «лишней спицей в колеснице епархиального издания». В провинции духовная цензура страдала порой самодурством. Так, приходский священник представил в местную цензуру объемом около 300 страниц кропотливое исследование о народных суевериях. Духовный цензор, глумясь над автором, начертал на рукописи: «Cie море – очень пространное, обилующее многочисленными гадами». О характере цензуры говорит и письмо «Первого высокоученого иерарха», который замечает про свое сочинение: «Напечатать его здесь не смею. Сам должен быть и цензором своего произведения. Напуган и боюсь». Самолюбивый и чувствительный автор боится того, что цензоры «изобретают особые формулы» (вроде вышеназванной). Историк А. Котович так подводит итоги анализа практики духовной цензуры: «Духовная цензура выступила в качестве механического средства пресечения, острие которого в состоянии был обращать в желательную сторону всякий, кто умел изобретать софизмы».