В 1953 году Б.Л. передал мне синюю самодельную тетрадь, прошитую суровой серой ниткой. В ней было бесценное сокровище - собственноручно им переписанные стихи, в основном впоследствии вошедшие в роман “Доктор Живаго”.

Я работал тогда в “Литературной газете” и уговорил начальство, Бориса Сергеевича Рюрикова, прекратить замалчивание Пастернака, напечатав цикл, вернее часть его, стихотворений десять, в газете. День, когда я принес из типографии набор (целую полосу!), был праздником. Но недолгим. Поздно ночью меня вызвал Рюриков. Остро отточенный карандаш навис над полосой. Борис Сергеевич был хмур. Он ткнул цветным карандашом в стихотворение “Рассвет”:

Ты значил все в моей судьбе…

- Кто это? О чем это?

- “Мне к людям хочется, в толпу…”, - заученно парировал я.

- При чем здесь толпа? Я спрашиваю, кто этот, что значит все в судьбе? Молчите? Да это же Христос! Нет, милые мои…

Цветной карандаш, разрывая бумагу, зачеркнул сначала “Рассвет”, а потом и всю полосу…

Я не спал ночью ни минуты. Вспоминал, как днем, накануне, дважды звонил Б.Л. Спрашивал с нарочитой незаинтересованностью про набор и впечатление от стихов в редакции.

- Вы только не придавайте этому факту особого значения, - успокаивал меня Б.Л. - Я же чувствую, как вы волнуетесь! Не стоит того…

- Я не волнуюсь. Я уверен.

- Ну, всякое может быть. Но вы, право, не волнуйтесь!

Что я скажу ему утром? Ведь я имел неосторожность обнадежить Б.Л. Сразу же, как принес верстку. Сказал даже, что после моей визы есть виза дежурного редактора. И что все в восторге от стихов!

Утром, когда я, холодея, раздумывал над первой фразой, которую должен буду произнести, он позвонил первым.

- Ну вот. Ну не надо так переживать. Я ведь, знаете, и не ожидал. Это все не так важно. Прошу вас, не надо больше думать об этом. Мне просто жаль, что я доставил вам столько переживаний и хлопот.

Голос был убедителен. Казалось, Б.Л. и впрямь не расстроен. Я был убит. Раздавлен. Мы условились встретиться. Тетрадь он оставлял мне, и это было особенно горько слышать. Разве я был достоин стать хозяином синей тетради?..

По каким-то делам меня занесло в Союз писателей. Было это в 1954 году. Я встретил Павла Антокольского, разговор коснулся неудачной моей попытки напечатать Пастернака. Пока мы разговаривали, подошла Вера Инбер. Включившись в разговор, Инбер неожиданно заявила, что не все потеряно. Она отнесет стихи в “Знамя”, где ее “слушается Вадим”. В тот же день я передал ей синюю тетрадь, не веря, что Пастернака напечатает “реакционный” Кожевников, если либеральная “Литгазета” отказала.

Но чудо случилось. Стихи увидели свет (не все - только восемь) в №4 за тот же, 1954 год.

Б.Л. позвонил мне и поздравил (!) с выходом своих стихов. На этот раз он не скрывал радости и долго говорил о своей работе и о том, что все-таки “надо печататься”…

Тетрадь Инбер не вернула. А я не смел настоять. Это был как бы ее военный трофей