Глотов А.Л
Иже еси в Марксе
Русская литература XX века в контексте культового сознания
Глава 1. Раздел 1
Типологическая общность и практическое своеобразие религии и идеологии

Религия любого народа зиждется на двух основных понятиях: а/представлении о некоей сверхъестественной силе, способной управлять жизненными процессами, б/вере в существование этой силы и идее подчинения ей.

Насколько известно, нет и не было ни одного народа-атеиста. Вместе с тем, совершенно очевидно, что религиозность не является чувством врожденным. В противном случае не было бы атеистов вообще. Религиозность есть результат достаточно длительного функционирования социума разумных существ. Причины возникновения религиозности как таковой можно определять по-разному.

Либо так, как учит Библия: Бог обратился к людям и они узнали, что они суть создания Божьи. "И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его, мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею" (Бытие 1:27-28).

Либо так, как сказано в учебниках научного атеизма: слабые полудикие человеческие существа, убоясь могущества неуправляемых стихий, очеловечили их и населили небеса, "по образу своему", разнообразными по характеру существами.

Но как бы это ни происходило, религиозность является понятием столь же высокого порядка, как разумная речь, развитая коммуникабельность этноса и тому подобные признаки именно социальных структур, а никак не изначально присущих хомо сапиенсу родовых свойств.

Известные случаи отторжения человеческого индивидуума, естественные и искусственные, из среды себе подобных фиксируют утрату прежде всего человеческой речи, затем, видимо — разума. Ну и, конечно, ни о какой религиозности даже речи быть не может.
 
Сказки о Маугли и Тарзане так и остаются сказками
Следовательно, одно из двух: либо Богу нет дела до отдельно взятой человеческой личности и он предпочитает общаться с большими народными массами, либо же религиозность является потребностью социальной, такой же, как понятие государственности или понятие власти.

Разумеется, в иудаизме и христианстве существуют категории избранников Божьих (пророков, избранного народа и Мессии), через которых Бог общается с простыми смертными. Однако тысячелетия существования этих религий показали, что Бог явно переоценил довольно ограниченные возможности этих избранников, поскольку количество враждующих религиозных конфессий со временем не уменьшалось, а наоборот — росло.

Человек как существо социальное имеет целый ряд потребностей, которые стремится удовлетворить. И, вне зависимости от характера объяснения возникновения религиозности как феномена социальной жизни, именно религия (языческая, буддистская, мусульманская, иудаистская, христианская и т. д.) во многом заполняла и продолжает заполнять социальные ниши бытования человека.

Так, в частности, только религия в течение долгого времени удовлетворяла одну из самых насущных потребностей человека — потребность познания окружающего мира и самого себя, с различной степенью достоверности разъясняя и толкуя законы природы и человеческого организма.

Человеку изначально была присуща жажда систематизации и упорядочения мира природы — "И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" (Бытие 2:20). Он стремился обосновать и оправдать существующие государственные структуры — "Бог низлагает царей и поставляет царей" (Даниила 2:21). Любая религия, как правило, дает свою космогоническую версию. В каждой религии есть своя иерархия, которой стремятся придерживаться и на земле ее сторонники.

Религия, населяя сознание человека разнохарактерными существами, способствовала его эстетическому развитию, стремясь в то же время сама быть наивысшим поэтическим произведением человечества. "Более 1/3 всего ветхозаветного Писания, — утверждает Библейский энциклопедический словарь, — нужно отнести к отделу поэзии...Что касается Песни Песней, то это ни с чем не сравнимый гимн любви"1.

Кроме того, принадлежность к той или иной религии всегда придавала человеку ощущение социальной защищенности
 
Во-первых, религиозный человек большую часть ответственности за собственные поступки возлагает на Бога, как такого, который предписал ему поступать именно так, а не иначе. А во-вторых, чувство солидарности с собратьями по вере всегда облегчало необходимость выбора в альтернативных ситуациях и гарантировало, в свою очередь, их поддержку.

Таким образом, религия, в течение многих веков успешно выполнявшая целый ряд крайне необходимых человеку социальных функций (гносеологическую, коммуникативную, эстетическую и т.д.), вполне доказала свою целесообразность и в каком-то смысле незаменимость.

Атеизм как организованная система мировоззрения на различных этапах развития человечества осуществлял более или менее удачные попытки противостояния религиозности. Однако каждая из этих попыток приводила к еще более рьяному возврату к религии.

Разумеется, число равнодушных безбожников (не атеистов и не верующих) всегда было огромным в своей принципиальной неучтенности. Вместе с тем именно они всегда были неисчерпаемым резервом как для одного, так и для другого лагеря.

Нельзя не учитывать также и того фактора, что атеизм в своем наиболее полном выражении, по своей направленности и структуре, вполне адекватен религиозным системам. То есть в принципе атеизм сопоставим и может быть поставлен в один ряд с мировыми религиями, может быть признан одной из них. Впрочем, об этом — речь впереди.

Изо всего этого следует сделать вывод о том, что религиозность как форма общественного сознания, сопутствующая человечеству в ходе всей обозримой истории, составляет его неотъемлемую принадлежность.
 
Человек общественный — это человек религиозный
Объективных данных, свидетельствующих о том, что такое положение дел в будущем каким-либо естественным образом изменится, пока что нет. Можно только предположить, вслед за писателями-фантастами, что прилетят инопланетяне и неопровержимо докажут, что жизнь на Земле — это один грандиозный эксперимент, который они как раз проводят, но что эксперимент этот по случаю нехватки финансов решено прекратить. А посему, граждане, готовьтесь к Армагеддону.

Хотя, надо полагать, даже такой исход дела не изменил бы сущности идеи. Пресловутые инопланетяне были бы восприняты либо как второе Пришествие, либо как происки Сатаны. Ситуация в конечном счете такова, что не важно — есть Бог или его нет.
 
Как сказал один француз: "Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать". То есть, не Богу нужен человек, а человеку — Бог. И такой вывод устроит, видимо, как верующих, так и неверующих. А религиозность была, есть и будет неотъемлемым признаком человеческой цивилизации на Земле.

Раздел 1
 
О религиозности русского народа

История религиозности русского народа, как и остальных восточных славян, достаточно хорошо изучена и не отличается особой оригинальностью. Переход от языческого политеизма (Перун, Даждьбог, Велес и другие) к христианскому монотеизму в принципе традиционен. История русского православия с его реформами и контрреформами также ничем особенным не отличается от истории европейской версии христианства.

Однако есть два момента, которые определили своеобразие восточнославянской религиозности. И оба они носят характер географический.

Первый момент: принятие христианства
 
Конец десятого века от Рождества Христова. Киевская Русь. Государство находится на пограничье между Востоком и Западом, Севером и Югом. Везде уже установились монотеистические государственные религии. И только Русь еще барахтается в колыбели язычества.

Великий князь киевский Владимир сначала пытается сделать из язычества нечто фундаментальное, способное внушить уважение иностранным послам: раскрашивает деревянных идолов золотом и серебром, отводит для славянского пантеона почетное место возле своих палат. Все напрасно. Есть боги, но нет божественной истории, одни легенды да сказки. Стыдно перед цивилизованными странами.

И приходится князю Владимиру отказываться от отечественных капищ и кумирен и посылать гонцов в разные стороны, чтобы подыскали религию поосновательнее. Выиграло в этом конкурсе, как известно, византийское христианство.

Далее события развивались по сценарию, который затем многократно повторялся во многих концах земли: свет христианской истины пробивал себе дорогу огнем и мечом. Но суть не в этом. Русь находилась на раздорожье разных религий и с равной степенью вероятности могла принять любую другую. Выбор зависел от одного человека и был по существу совершенно произволен.

История эта была зафиксирована бесхитростным летописцем и с самого начала была широко известна. То есть, то, что святая матушка-Русь, в общем-то, православна совершенно случайно. И этот факт существовал в сознании народа изначально.

Вот и получилось: лежит Русь на пути "из Варяг в Греки". Из Варяг на Русь пришла государственная власть, а из Грек — государственная религия. Прошли века, религия прижилась, обросла своей историей, а факт порочного зачатия, как первородный грех — остался.

Чтобы оправдать его, пришлось отправлять на Русь апостола Андрея Первозванного, формировать православную когорту святых, святителей, мучеников, отцов церкви.
 
И все равно: открываешь "Повесть временных лет" — и факт налицо
Вот он, феномен географического местоположения на пограничье различных частей света, различных культур и цивилизаций. Феномен, породивший, с одной стороны, постоянное ощущение бесприютности: не государство, а проходной двор. А с другой стороны — готовность двигаться с одинаковой легкостью в любую сторону, невероятная мобильность души и тела.

И религия христианская стала своей, только сростясь с исконным язычеством и подогнав свои праздники под славянский земледельческий календарь. И хоть и построено было по всей Руси огромное количество храмов Божьих и монастырей, но крестовых походов за Гроб Господень никогда Русь не устраивала и войн религиозных не вела. Миссионерство православное, конечно, было, но без крайностей экспансионизма и конкистадорства. И Святой Инквизиции не было , и охоты на ведьм не учиняли. Да, был раскольничий фанатизм, но опять-таки это было сугубо внутренним делом Руси.

"На необъятной русской равнине возвышаются церкви, — писал Н.Бердяев, — подымаются святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий"2. Д.С.Лихачев, говоря о русской культуре ХVI века, отмечал: "Слитность двух культур — язычески-народной и церковно-византийской — была своеобразным "литературным двоеверием", основой которой являлось все же светское начало"3.

Таким образом, можно сказать, что отношение к христианской религии на Руси всегда было несколько отстраненным. Может быть, прав был Белинский: "Годится — молиться, а не годится — горшки накрывать"?
 
Да и Н.Бердяев утверждал: "Русский народ в массе своей ленив в религиозном восхождении, его религиозность равнинная, а не горная"4. Известный этнограф С.Максимов свидетельствовал о том, что на христианских богослужениях “долго длится ...монотонное... чтение, и так как смысл читаемого не всегда доступен темному крестьянскому уму, то ... многие покидают чтеца, чтобы ... присесть где-нибудь в притворе и задремать. Наши корреспонденты из лиц духовного звания резко осуждают это неуважение к церковному богослужению"5.
 
Однако сам исследователь убежден, что “такой ригоризм едва ли можно признать справедливым"6. Современный писатель русского зарубежья Р.Редлих, создавая образ советского человека 40-х годов, продолжает эту тенденцию и доводит ее до предела: “Не ждите от него даже ненависти к большевизму или фашизму. Все это для него только слова. Он легко выговаривает их, но ничуть в них не верит"7.

И второй момент своеобразия
 
Снова географический. Христианство пришло на Русь из Византии, второго Рима. На Руси христианство окончательно упрочилось уже после распада древнерусской империи — Киевской Руси, когда образовался новый, северный, центр восточных славян — Москва, и стала формироваться новая империя — Московское, а затем Российское государство. "Московские русичи, — пишет Д.Балашов, — результат смешения русичей киевских и славян прибалтийских с местными угро-финнами. Смешение это произошло полностью в эпицентре пассионарного взрыва ХIII-ХIV веков"8.

К этому времени Византия отошла в прошлое, христианство отчетливо разделилось на католичество и православие, и Россия вполне логично выдвинула в качестве объединяющей религиозно-государственной идеи формулу: "Москва — третий Рим, а четвертому не бывать".

Н.Бердяев писал: "Русское национальное самомнение всегда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой христианской, но и единственной христианской страной в мире. Католичество совсем не признается христианством"9. Причем Д.Балашов вполне серьезно утверждает: "Трудно представить, что было бы с нами, ежели престол митрополитов русских остался бы в Киеве, под властью Ольгерда, а вскоре и польских католиков. Московская Русь могла бы вовсе не состояться"10.

В христианстве изначально существует мысль о богоизбранном народе, которому поручено свыше спасти человечество. Во втором тысячелетии от Рождества Христова о богоизбранности евреев, несмотря на Ветхий Завет, всерьез говорить уже не приходилось. Приняв эстафету от второго Рима, Москва восприняла идею о перепоручении мессианской миссии и довольно основательно ею прониклась. Этому способствовал быстрый и значительный прирост государства. "Широка страна моя родная" — это многовековой рефрен самосознания русского человека.

Каждая нация, как доказал Г. Гачев11, в зависимости от геополитического положения своей страны, имеет принципиально своеобразный образ мира. Для самосознания русского человека естественна необъятность его Родины, ее громадность и, вследствие этого, значительность. Как это у Гоголя: "От нашего городка семь лет скачи, ни до какой границы не доскачешь".

Конечно, трудно предположить, что русский мужик задумывался об ответственности и величественности эпохальной задачи, возлегшей на его плечи. Имперская идея третьего Рима была идеей скорее государственной, чем религиозной. Однако Россия на восток от Волги становилась государством полиэтничным, и русский мужик на Алтае и в Забайкалье становился носителем и представителем как русской государственности, так и русского православия. И уже в наше время академик Д.С.Лихачев пишет: "В ее (России) культуре не найти резких различий между западным Петербургом и восточным Владивостоком"12.

Естественно, такой географический масштаб не мог не сказаться на самосознании народа
 
Огромность территории, распространенность расселенности вызывала убежденность в исключительности нации. Естественно было говорить о национальной гордости великороссов, но и вправе были другие нации обвинять русских в великодержавном шовинизме. Русь-матушка совершенно органически восприняла постоянный, ставший даже фольклорным, эпитет — святая.

Говоря об идее соборности святой Руси, А.Ф. Лосев писал о "русской национальности как органическом интернациональном центре передового человечества"13. Вот так, не более и не менее. Ему вторит Д. Балашов, говоря о решающей роли идеологического руководства страной церковью: "Она позволила создать государство, утвердить принципы соборного единения, связала общество идеологически, скрепив его морально-этическими нормами христианской идеологии"14.

Таким образом, религиозная идея в России приобрела ярко выраженную государственную, великодержавную окраску. Православие стало орудием воплощения централизованного имперского государства. Даже тогда, когда государственная власть, например, Петр Первый, внешне попирала власть церковную, она всегда искала в православии поддержки, единомышленников. И тот же Феофан Прокопович, церковный деятель и писатель, украинец по национальности, словом и делом поддерживал Петра.

Вот эти два момента сыграли решающую роль в становлении русской религиозности
 
С одной стороны, русский человек в массе своей склонен относиться к религиозной вере скорее с легкомыслием. Он более суеверен, чем религиозен. Он более терпим, чем фанатичен. В вопросах веры он более конформист, чем радикал. Постольку, поскольку христианская религия не мешает его естественному существованию. С другой стороны, русское общественное сознание проникнуто идеей великодержавного мессианства, иногда — воинственного.

Отдельно взятый русский человек — это язычник во Христе. Но русское государство — это уже богоизбранный народ, призванный на своем примере разрешить проблемы всего человечества. А так как человек никогда не живет только частной, или только общественной жизнью, то отсюда и происходит это парадоксальное, взаимоисключающее явление, которое иностранцы называют таинственной русской душой. Один из них, француз маркиз де-Кюстин, во времена императора Николая I утверждал, что “политические верования здесь сильнее и прочнее религиозных"15.

Я далек от мысли, что росчерком пера разрешил вековую загадку, тем более, что религиозной идеей не исчерпывается весь этот феномен. Однако события текущего столетия пока что подтверждают ход моих рассуждений. А реализуются ли они в будущем — время покажет.
Оглавление
 
www.pseudology.org