Валентин Исаакович Рабинович
Говенда
Валенитин Исаакович Рабинович - Валентин Рич

Свинья – свинина. Баран – баранина. Теленок – телятина. А вот мясо коровы или быка почему-то именуется говядиной. Этот вопрос занимал меня довольно долго – пока я не полез в словари и не выяснил, что по-польски бык – «говенда», а в старину так же его называли и на Руси.

Выяснил и успокоился. И вряд ли стал помещать столь незначительный факт в Я-Энциклопедию, если бы слово «говенда» не было для меня связано с целым комплексом очень серьезных событий.

Дело в том, что именно так в нашей семье во времена моего детства звали одного из ближайших друзей моего отца, его товарища по партизанскому отряду. Фотография этого отряда лет десять висела в простенке между окнами в папиной-маминой комнате, пока не перекочевала в альбом, а на ее место папа не повесил фотографию, на которой были изображены Иосиф Виссарионович Сталин с Климентом Ефремовичем Ворошиловым.

Во времена Хрущевской оттепели я узнал, что известная мне фотография папиного отряда была неполной. На опубликованном в журнале «Юность» снимке слева, то есть на правом фланге, находился еще один человек – высокий мужчина в такой же, как на папе, кожаной куртке и такой же фуражке со звездочкой.

На нашем снимке и на фотографии в Музее Революции этот человек был отрезан. Между прочим, на мои вопросы о том, кто был командиром отряда, отец отвечал как-то не очень определенно. И только из пояснительных заметок к фотографии в «Юности», подписанных «Генерал-майор Кроник», я впервые узнал, что командиром отряда и был тот самый отрезанный на нашем и музейном снимках высокий мужчина, что фамилия его была Иванов и что он был убит в первые же дни боев с поляками за город Вильно.

2

Но из заметок генерала Кроника я никак не мог уяснить, почему же у нас и в Музее Революции отряд оказался без своего командира. Тут была какая-то тайна. Попытка выяснить ее у самого Кроника ни к чему не привела.

В ответном письме генерал ни на один мой вопрос, кстати, и на вопрос о судьбе Говенды, внятного ответа не дал, отделавшись чисто формальными фразами о том, что я должен быть достоин памяти своего отца и всех тех, кто защитил советскую власть от ее врагов.

Если бы Иванов действительно погиб в боях с пилсудчиками, то кому могло понадобиться уродовать фотографию? Похоже, что погибель свою командир отряда принял не от вражеских рук. Нельзя исключить партизанский самосуд, но все же скорее всего с ним расправилось начальство – должен же был кто-то отвечать за потерю столицы Советской Республики Литвы и Белоруссии?

Командующим ее вооруженными силами был Уншлихт, один из организаторов ВЧК. А в начале 1919 года, когда остатки отряда вышли, наконец, к своим, на западном фронте появлялся и вершил расправы Сталин.

3

Что касается Кроника, то после партизанского отряда он вступил в ряды регулярных войск и сделал в Красной Армии неплохую карьеру. К началу Великой Отечественной войны он командовал стрелковой дивизией.

Дивизия эта отличилась в боях за Киев и была прославлена на страницах Красной Звезды – главной военной газеты Советского Союза, что, впрочем, несмотря на вполне успешное участие дивизии под неизменным командованием полковника Кроника, не привело к получению им более высоких воинских званий или наивысших наград. Евреям давали их не слишком охотно. Генеральское звание Кроник получил при выходе в отставку.

Но если не считать этой досадной детали, в общем ему, конечно, повезло – и на Войне, и в Мире. Ко многим его товарищам по отряду судьба оказалась менее благосклонной. Одни, как мой отец, уцелев во время Гражданской войны и в годы Сталинских репрессий, погибли, защищая страну от фашистского нашествия. Другие угодили в «ежовые рукавицы».

Среди этих других оказались два самых близких товарища отца по отряду, которые в мои детские годы постоянно бывали у нас дома, а в летнее время приезжали к нам в деревню, – Евгения Тауткайте, которую все звали просто Геня, и мужчина, которого все звали Говенда. Сперва я считал, что это его фамилия, но потом засомневался – может, не фамилия, а кличка?

4

Он был очень упрямый человек, заядлый спорщик. Когда у нас появлялся Говенда, только первые полчаса были относительно мирными. Затем у них с отцом непременно разгорался какой-нибудь спор, и в конце концов они переходили на крик. Я не помню, чтоб кто-нибудь еще, кроме Говенды, мог вывести отца из себя. Миром дело у них кончалось очень редко. В моей памяти застрял только один такой случай.

Дело было в Пехорке. Ответив на очередную филиппику моего отца, Говенда вместо того, чтоб, как это бывало чаще всего, хватать с вешалки свою кепку и, не прощаясь, бежать к калитке, степенно сошел с крылечка и принялся натягивать между двумя вкопанными им в прошлый приезд столбами большую веревочную сетку, а мне дал подержать большой кожаный мяч.

Я спросил его, что это за игра. Он сказал – волейбол. Поскольку меня зовут Валей, я подумал, что он дразнится, положил мяч на траву, отошел подальше и стал кричать: «А ты – говенда! А ты – говенда!» Подошедший отец дал мне шлепка, а потом они с Говендой долго смеялись.

Но не все утверждения папиного фронтового товарища сходили ему с рук так легко. Раз от разу его споры с отцом становились все ожесточенней, пока однажды, схватив с вешалки свою кепку, он не исчез за калиткой навсегда.

Через несколько месяцев – а может быть, лет – я спросил отца, куда подевался Говенда. Отец сказал, что его «вычистили» из партии и он уехал из Москвы на Украину. Через полвека, когда отца давно уже не было в живых, я спросил о том же маму. «Туда же, куда подевались все сторонники Троцкого», – ответила мама. И немножко помолчав, добавила: «Мы все были тогда троцкистами, только держали язык за зубами».

Источник

Оглавление

www.pseudology.org