Киев, "Наукова думка", 1990 Дмитрий Иванович Яворницкий История запорожских козаков Том второй. Глава 7 Введение церковной унии на Украйне и насилия по этому поводу со стороны католиков над православными.-Козацкое восстание под предводительством Лободы и Наливайка.- Биографические данные о Лободе и Наливайке.- Обида от Калиновского Наливайке-отцу и выступление на Украйну Наливайка-сына.- Похождения его на Волыни и Белоруссии.- Выход из Сичи Лободы.- Гетман Саула.- Действия против козаков Жолкевского.- Схватка Козаков под Белой Церковью.- Гибель Саська, контузия Саулы и выбор Лободы гетманом козаков.- Движение козаков к Киеву.- Запорожская флотилия под начальством атамана Подвысоцкого.- Отступление козаков к Переяславу и Лубнам.- Жестокая битва у Солоницы.- Выдача Наливайка.- Условия, предложенные козакам Жолкевским.- Казнь Наливайка и постановления польского правительства о низовых козаках. Покончив с Косинским и частью истребив, частью разогнав бывших при нем козаков, польские паны, оставив на татарских шляхах незначительную стражу на случай набега татар, спокойно и беззаботно разъехались по домам и предались своему обычному времяпровождению - приятным разговорам на сеймах. Таким положением дел тотчас же воспользовались татары. В июне месяце 1593 года они внезапно ворвались, в числе 20000 человек, на Волынь, нахватали там множество русских женщин и разного добра и, быстро поворотив, ушли назад. Паны, услышав о набеге татар, поторопились обвинить в этом козаков, говоря что татар ввели на Волинь козаки в отмщение князю Острожскому, побившему их. Но козаки так же причастны были к этому делу, как и сами поляки; в это время они заняты были предложением императора Рудольфа II и собирались походом против турок. Прежде всех поднялся со своими козаками Наливайко. Северин Наливайко [1] был родом, по одним - из города Каменца, по другим - из города Острога. В городе Остроге у Северина Наливайка были два брата, из коих один по имени Дамиан, состоял придворным священником у князя Константина Острожского; была мать, сестра и собственная семья, а ниже города Острога жил отец, владелец небольшого участка земли в Гусятине, возбудившего большой аппетит у местного пана Калиновского. Желая завладеть понравившимся участком земли, Калиновский, не долго думая, потребовал его себе у Наливайка-отца, и когда старик отказал ему в том, то Калиновский напал на него и так избил его, что старик не перенес побоев и умер. Сын затаил месть против пана. По словам Иоахима Бельского, Северин Наливайко представлял из себя личность незаурядную. Это был красивый, сильный, храбрый мужчина и отличный пушкарь [2]. Отличаясь беззаветной храбростью, Северин Наливайко с юных лет стал заниматься "козацким ремеслом": он много раз воевал в разных землях против разных народов и под руководством различных гетманов, а под конец поступил на службу к князю Острожскому и под его стягом воевал против козаков, предводимых Криштофом Косинским. Но собственно имя Наливайка стало известным со времени заключения запорожскими козаками договора с послом германского императора Рудольфа II Ласотой против турок. Заключив договор, козаки в течение 1594 и 1595 годов предприняли три похода против турок и их союзников, татар и молдавских господарей. Первый такой поход предпринят был Наливайком в конце июня месяца 1594 года с целью произвести диверсию в тылу турецкой армии. Наливайко составил около себя вольницу людей из разного народа, иногда беглецов и преступников, и с ними действовал против турок и татар. Не имея ни средств, ни союзников, а между тем, видя наступавшую грозу со стороны турок, хотевших завоевать себе Венгрию, германский император Рудольф II еще в конце февраля месяца 1594 года просил, через собственного посла, правительство Речи Посполитой о том, чтобы оно не пропустило в Венгрию через свои владения турецких союзников татар. В то же время прислал своего посла к полякам и турецкий султан, прося пропустить татар в Венгрию через Украйну. Поляки отказали туркам. Но, несмотря на этот отказ, татары все-таки собрались походом на Венгрию и решили идти через Украйну. Узнав об этом, Северин Наливайко, состоявший тогда еще на службе у князя Константина Острожского, с позволения своего патрона, отправил письмо к коронному гетману Яну Замойскому и предложил ему свои услуги действовать против татар и не допустить их до соединения с турками. В своем письме Наливайко писал Замойскому, что он уже успел собрать вокруг себя охотников до войны, но без воли гетмана не желает выступать в поход, чтобы не дать повода считать своих ополченцев шайкой разбойников [3]. Что отвечал на это письмо Ян Замойский, неизвестно, но в конце июня Наливайко с козаками уже вышел против татар. Он старался о том, чтобы не допустить татар в Венгрию на соединение с турецким султаном Амуратом, однако не успел в этом, и татары, обманув козаков, проскакали в Венгрию через Покутье. Прибежав по следам татар до Теребовля и не видя возможности догнать их, Наливайко возвратился назад с большой добычей. Возвратившись назад, Наливайко нашел нужным отправить, через двух своих посланцев, часть захваченной ими добычи в запорожскую Сичу, желая загладить тем свою вину перед низовыми братчиками в том, что он во время походов Косинского сражался против запорожцев. Посланцы прибыли в Сичь июля 1 дня 1594 года, как раз в то время, когда там находился посол германского императора Рудольфа II Эрих Ласота. Прибыв в Сичь, посланцы Наливайка прежде всего испросили прощение у запорожских козаков от имени Наливайка за то, что он некогда стоял против низовых козаков: но то произошло потому, что Наливайко служил киевскому воеводе, против которого враждовали запорожцы, и потому должен был повиноваться ему. Теперь Наливайко собрал возле себя от 2 до 2 1/2 тысяч человек козаков и с ними нанес поражение татарам, настигши их в Молдавии, и отнявши у них от 3 до 4 тысяч лошадей. Узнав, что запорожское войско терпит большой недостаток в лошадях, Наливайко шлет своих посланцев в Сичь и через них извещает, что он готов разделить с низовыми молодцами свою добычу и подарить им 1 500 или 1 600 коней, лишь бы только запорожцы считали его своим другом. Если же честное низовое рыцарство подозревает его во враждебных к ним намерениях, то он готов явиться к нему лично в козацкое коло, сложить посреди него свою саблю и оправдаться от взводимых на него обвинений. А если честное рыцарство найдет его оправдания недостаточными, то он сам предложит отрубить ему голову собственной саблей. Однакож, он надеется, что низовые рыцари удовлетворятся его объяснениями, признают их основательными и навсегда будут считать его своим другом и братом, ибо, что касается прошлого, то Наливайко состоял на службе у киевского воеводы еще раньше, чем запорожцы вступили в войну с Острожским; когда же возникшие между ними недоразумения окончились войной, то уже собственная честь не позволила ему, Наливайку, оставить воеводу, своего господина, которого хлеб он ел задолго перед тем и в службе которого состоял с давнего времени, почему и принужден был сражаться за него против его врагов [4]. Видимо запорожцы вполне удовлетворились таким объяснением Наливайка и вместе с ним стали действовать за поляков против татар. Дело было осенью того же 1594 года. В Польше стало известно, что татары, после войны в Венгрии, будут возвращаться в Крым и снова могут посетить Галич и Волынь. Тогда против татар собралось польское ополчение, числом до 15000 человек, под начальством Яна Замойского и при участии Зебжидовского, Конецпольского, Острожского, Збаражского, Заславского, Мнишка, Мелецкого, Остророга, Липского, Горайского и других, менее знатных панов, и стало сторожить у Карпатских гор и проезжих шляхов возвращавшихся назад крымцев. Но крымцы, заранее проведав об этом, сумели обмануть панов, прорваться через Волошину и уйти в Крым. Так паны ни с чем и возвратились по своим домам [5]. Но особо от всех перечисленных знатных польских панов хотел действовать снятынский староста Николай Язловецкий, тот Язловецкий, которому раньше этого времени поручено было строить замок в Кременчуге, или в степи для удержания украинского населения от бегства в Сичь. Он пришел к той мысли, что вместо того, чтобы гоняться за татарами по Волыни и Венгрии, резоннее всего броситься в самое гнездо их, Крым, и захватить его в свои руки. С этой целью Язловецкий вошел в сношение с Григорием Лободой и Северином Наливайком и, получив от них согласие, изготовился к походу, для чего пошел в долг и сделал огромные затраты. Козаки, вместе с Язловецким, уже готовы были отправиться в Крым, но как раз в это время их привлек в северную Молдавию германский император Рудольф II, которому полезнее было видеть запорожцев в Волощине, нежели в Крыму. Эта неудача так подействовала на Язловецкого, что он, от понесения страшных убытков и от огорчения, быстро захворал и скончался [6]. Оставив свои виды на Крым, козаки с их предводителями Лободой и Наливайком расположились в Брацлавщине; но, простояв некоторое время в Брацлавщине, запорожцы с Лободой вернулись в Запорожье, а Наливайко расположился в замке Брацлава и выгнал оттуда старосту Юрия Струся. В то время в Брацлавщине козацкое сословие настолько усилилось, что вся местная шляхта склонялась перед козаками и принуждена была даже предоставлять им необходимые продовольствие и деньги для войны или, как тогда говорили, давать "стации" войску. Брацлавскими козаками дирижировал Северин Наливайко. Требуя войсковых стаций, Наливайко с козаками стал делать наезды на шляхту и во время этих наездов жестоко отомстил пану Калиновскому, обидчику своего отца. Наливайко чувствовал неугасимую ненависть к Калиновскому и, объясняясь по этому поводу впоследствии с королем Сигизмундом III, высказал, что то была самая тяжкая из обид и самая непоправимая для него из всех потерь: "Ведь отец-то у меня был один!" Король требовал от Наливайка, чтобы он распустил свою ватагу и не делал обид населению но Наливайко не обращал внимания на это приказание и вce больше и больше стягивал к себе охотников до всякого рода приключений и войны. Собрав около себя значительный отряд, Наливайко, наконец, оставил Брацлав и со своим отрядом направился в Килию. Он напал на город Тягин; город взял и сжег его, но крепости взять не мог и покинул ее. Отступив от Тягина, он распустил своих козаков загонами по нижнему Бугу и Пруту; тут он сжег более 500 турецких и татарских селений, захватил до 4 000 обоего пола турецкого и татарского ясыря и с богатой добычей повернул назад. Но на обратном пути он, наткнулся, при переправе через реку Днестр, на семитысячный отряд войска с молдавским господарем Аароном во главе и, в схватке с ним, потерял большую часть своей добычи и нескольких козаков, за что свято поклялся отомстить коварному господарю [7]. И точно, возвратясь в Брацлавщину, Наливайко вошел в сношения с Лободой и запорожцами и, в сентябре месяце 1594 года, предпринял второй поход против турок в Молдавию. у союзников было 12000 человек козаков и 40 хоругвей с двумя цесарскими серебряными орлами на двух из хоругвей. Предводителем войска был Лобода, помощником его — Наливайко. Козаки переправились через Днестр под Сорокой и направились в северную Молдавию. Прежде всего они сожгли крепость Цоцору; потом у Сучавы разбили господаря Аарона и заставили его бежать в Волощину, а сами переправились через Прут, напали на господарскую столицу Яссы, сожгли и ограбили ее, разорили несколько окрестных селений и потом благополучно вернулись назад. Этот поход имел большое политическое значение в истории западных славян того времени: молдавский господар Аарон после третьего вторжения козаков в пределы его княжества сбросил с себя зависимость турецкого султана, вошел в сношение с валашским господарем Михаилом и трансильванским князем Сигизмундом Баторием и вместе с ними перешел на сторону германского императора [8]. По письму князя Константина Острожского к князю Крищтофу Радзивиллу (от 24 декабря 1594 года), Лобода и Наливайко, хозяйничая в Волощине большие опустошения людям и маетностям причинили, замки и города волошские сожгли, а самые Яссы, где молдавские господари обыкновенно резиденцию свою имели, в пепел обратили и после всего этого благополучно назад воротились, Наливайко в Брацлавщину, Лобода к Бару, а некоторые из их сподвижников — на Запорожье, но все имея в виду, после похода в Волощину, предпринять поход "на Польшу" [9]. Возвратившись из второго молдавского похода, Северин Наливайко вновь засел в Брацлаве, по-прежнему объявил себя врагом шляхты и стал собирать с окрестных дворян "стации". На ту пору в Брацдаве назначены были так называемые судебные "роки", на которые, по обыкновению, стала собираться местная шляхта для разбора судебных дел. Зная настроение Наливайка, городовой писарь Брацлава Байбуз поспешил предупредить дворян о грозившей им опасности от Наливайка, и дворяне поторопились разъехаться по домам. Но отъехав небольшое расстояние от Брацлава, дворяне услыхали, будто бы Наливайко вовсе бессилен, потому что во время последнего похода своего в Молдавию он потерял много людей убитыми, а по возвращении в Брацлав еще более того обессилил, вследствие отхода от него многих козаков по домам. Эти слухи шляхта приняла за действительность и решила вернуться в Брацлав, чтобы расправиться с Наливайком и открыть судебные "роки". Отправив от себя дворянина Цурковского к козакам и мещанам, павы стали возвращаться к городу. Наливайко задержал у себя посланца и, выждав время, когда паны подошли к Брацлаву, быстро вышел на них с козаками и мещанами, напал на панскую стоянку, побил панов и слуг, забрал у них деньги, имущество, бумаги и после этого вернулся в город. Тогда шляхта обжаловала нападение Наливайка перед королем Сигизмундом [10], и король универсалом от 1-го ноября 1594 года приказал потерпевшим наказать как мещан города, так и в особенности самого Наливайка [11]. Но это приказание короля осталось без всяких последствий, как и другие, более ранние его распоряжения относительно козаков: для наказания Наливайка нужно было войско, а его-то именно и не было в Польше. Таким образом Наливайко свободно оставался в Брацлаве, а близ него, в Баре, был и козацкий "старшой" Лобода. Находясь в Баре, Лобода начальствовал, по выражению Гейденштейна, над старыми, чистой породы, низовцами [12] и вначале старался держать себя на мирной ноге с панами, по крайней мере, по отношению к волынскому воеводе князю Константину Острожскому. С Острожским он имел письменные сношения, уведомлял его о турецких, татарских и волошских делах и уверял князя в мирном к нему настроении и уважении к его собственности [13]. Тем не менее в половине ноября Лобода и Наливайко сошлись в Баре, имея при себе 12000 человек войска. Вместе с Лободой в это время был и императорский агент Станислав Хлопицкий. Предводители козаков распустили слух, что они, собрав войско, имеют в виду новый поход в Волощину, оттого и сошлись в городе Баре. И точно, Лобода и Наливайко засели в замке города и там открыли какие-то совещания, а самый город окружили своим войском и не позволяли никому ни войти, ни выйти из него без ведома козаков. Не довольствуясь этим, они отправили часть своего войска в окрестности Бара с видимой целью собирания "стаций" с населения в виду предстоящего похода в Волошину. Жители, привыкшие к насильственным действиям в этих случаях со стороны козаков, стали бросать свои хутора и прятаться с имуществом, семьями и слугами в уединенных и безопасных местах. Некоторые из соседних с Баром старост поспешили известить обо всем коронного гетмана Яна Замойского с целью найти у него помощь против козаков [14]. Сам воевода волынский князь Константин Острожский, чувствуя себя или бессильным в отношении козаков, или не желая ссориться с ними, услыша о приближении их к своим маетностям, ограничился на этот раз только тем, что приказал одному из своих слуг выехать в Межибожье и следить за движениями козаков. В своем письме зятю Криштофу Радзивиллу Острожский высказался так, что он просит Бога сохранить его от набегов со стороны козаков и об удалении их, как можно подальше, от княжеских маетностей [15], но о вооруженном сопротивлении козакам ничего не говорит. Козаки спокойно просидели в Баре до конца 1594 года, не думая ни о каком походе в Волощину, и в начале следующего года разошлись частью в Винницу, частью в Брацлав. В это время Григорий Лобода нашел себе невдалеке от Бара какую-то девушку, в шляхетской семье Оборских, и женился на ней: девушка вышла замуж не по любви, а по принуждению ее воспитателей [16]. Между тем жалобы панов на козацких предводителей достигли и до короля Сигизмунда, и король выслал против них отряд войска в 2 000 человек. Но уже сами паны, как например, князь Константин Острожский, видели в этом лишь одни бессильные потуги со стороны своего правительства в борьбе с козаками: всем было известно, что войска польской республики заняты были другим делом, борьбой с турками и татарами, и потому борьба с козаками считалась в это время невозможной. Напротив того, обстоятельства дел заставили поляков не только не преследовать козаков, а даже просить у них помощи против общих врагов, турок и татар. И точно, весной 1595 года польское ополчение, под предводительством Яна Замойского, Жолкевского и Потоцкого, выступило за границу польских владений к Днестру; теперь против турок были уже, вместе с германским императором, молдаво-волошские господари и семиградский князь. Затевалась большая война, и поляки опасались за собственные владения. В июле 20 числа польские предводители были у Шаргорода; в августе месяце они узнали о переправе через Днестр на шлях Кучман многочисленной татарской орды и, не надеясь на собственные силы, нашли нужным просить к себе на помощь и козаков. Еще с ранней весны 1595 года они задабривали всячески Григория Лободу и старались привлечь его к своему делу; теперь же, в виду большой опасности от мусульман, они прямо отправили к нему гонца и через гонца просили козацкого вождя поспешить к ним на подмогу, обещая за то испросить козакам прощение у короля за их противозаконные действия в Брацлавщине. Наливайка поляки совсем обходили в своих просьбах. На приглашение панов козаки сперва ответили полным отказом, но потом некоторая часть их согласилась принять предложение и идти на помощь полякам. Предложение поляков принял именно Григорий Лобода, который вышел на помощь к коронному войску 21 февраля, а 23 числа того же месяца писал письмо с пути к князю Острожскому с известием о нанесении молдавским воеводой поражения крымскому хану [17]. Но, приблизившись к границам Молдавии, Лобода, вместо помощи полякам, стал опустошать со своими козаками окрестности Тягана. Замойский, не видя в этом никакой для себя пользы, приказал козакам оставить Молдавию, в противном случае грозил поступить с ними, как с неприятелями, и тогда Лобода оставил Молдавию ив январе 1596 года вернулся в город Овруч [18]. Поляки, оставленные козаками, отсидели в лагере над Прутом, на урочище Цоцоре и августе 8 дня 1595 года заключили мир с крымским ханом Казы-Гераем [19]. Так кончился поход Лободы в помощь полякам. Что касается Наливайка, то он сразу отказался от содействия полякам, потому ли, что не желал вообще подавать помощи своим врагам, потому ли, что поляки обошли его в своей просьбе, или потому, что Наливайко, как честолюбивый человек, не желал играть при Лободе второй роли [20]. Отделавшись от Лободы, ушедшего к коронному войску, Наливайко расположился в имении князя Константина Острожского Острополе. На ту пору князь Острожский находился в другом своем имении Турове на Полесье и потому о приходе Наливайка в Острополь узнал через гонца в начале марта 1595 года и известил о том своего затя Криштофа Радзивилла: "Как Лобода, желая приязни со мной, вел себя спокойно относительно меня и моих подданных, так этот лотр [21] Наливайко, отставши от других, в числе 1 000 человек, гостит теперь в маетности моей Острополе и, кажется, что придется мне сторговаться с ним. Другого Косинского посылает на меня Господь Бог" [22]. Письмо князя Острожского писано в начале марта 1595 года, а в половине августа того же года Наливайко уже оставил Острополь и со своим отрядом отправился через Семиградское княжество в Венгрию против турок на помощь германскому эрцгерцогу Максимилиану, начальствовавшему над имперской армией. В Венгрии Наливайко оставался до поздней осени, после чего, одобычившись большой добычей и получивши в дар от эрцгерцога большую войсковую хоругвь, вернулся через Самбор на родину. О своей иностранной службе Наливайко впоследствии сообщил королю Сигизмунду III следующее: "Не имея дома дела, а праздно жить не привыкши, мы, по письму к нам христианского цесаря, пустились в цесарскую землю, где не за деньги, а по собственной охоте рыцарской, прослужили не мало времени; но, узнав, что семиградский воевода заводит свои козни против коронного гетмана, не захотели оставаться больше в той земле и не посмотрели ни на какие подарки" [23]. Так говорил сам о себе Наливайко; иностранные же писатели говорят, что козаки Наливайка, явившись в Венгрию для борьбы с врагами германского императора, больше думали о добыче, нежели о войне, и потому ушли из Венгрии не сами собой, а были выдворены насильно немцами [24]. Возвратившись из третьего турецкого похода, Наливайко больше не думал уже о походах за границу. Теперь все его внимание обращено было на внутренние дела самой Украйны [25]. На Украйне затевалось в это время дело, поднявшее потом на ноги все козацкое сословие, послужившее причиной ничем неугасимой вражды между православными и католиками и приведшее в конце концов к политической гибели государство Речи Посполитой. Это так называемая религиозная уния, выдуманная папой Климентом VIII, введенная на Украине королем Сигнзмундом III и принятая русскими епископами, луцким Кириллом Терлецким, и владимиро-волынским Ипатием Поцеем, впоследствии первым униатским митрополитом. Собрав около себя до 2 000 человек козаков, Наливайко прежде всего ворвался с ними в волынский город Луцк и с яростью обрушился на слуг епископа Терлецкого, приверженца унии. Навстречу Наливайку выехали за город бискуп и знатнейшие из шляхтичей и старались умилостивить его подарками; вместе с бискупом и шляхтичами к ногам Наливайка положили несколько тысяч злотых и купцы. Но при всем том дело не обошлось без шкод и убытков для города: пользуясь открывшейся на ту пору ярмаркой в городе, Наливайко прошелся по рядам караимовских лавок и собрал с них дань на козаков. Такую же дань он взял с костелов и шляхтичей, после чего, прогостив три дня в городе, отступил к Днепру и в это время написал письмо королю Сигизмунду III о том, будто бы он зашел в Луцк с единственной целью сделать в нем военные запасы и потом предложить свои услуги коронному гетману, но встретил со стороны гетмана и польских панов ничем необъяснимую вражду: "Паны били и мучили хлопят, поробков и нескольких товарищей наших или на приставах или на пути к своим родителям" [26]. Вражда, однако, панов к Наливайку объясняется тем погромом, какой он произвел в городе; а насколько велик был тот погром, это видно из королевского листа, данного на имя луцкого поборцы Семашка, об освобождении жителей Луцка от питейного сбора, называемого "чоповым собором" [27]. Передав все дело нападения козаков на город Луцк в самом невинном виде, Наливайко тем не менее не прекратил своих дальнейших походов и из Волыни направился в Белоруссию, дошел до Петрикович и обрушился на город Слуцк, куда прибыл ноября 6 дня. Слуцком управлял в то время староста виленский Ероним Ходкевич. Но он вместе с другими панами уехал в Келецк. Прибыв в Слуцк, Наливайко послал от себя с 500-ми козаками в Копыл полковника Мартынка; но Мартынко наткнулся на гайдуков Ходкевича и был ими убит; козаки его также были большей частью разбиты и сожжены и только весьма немногие вернулись в Слуцк [28]. Тогда Наливайко, взяв в Слуцке 12 пушек, 80 гакивниц [29], 700 рушниц и 5 000 литовских коп с жителей города, стал собираться к выходу из города. В это время он получил известие о выступлении против него пехоты литовского гетмана Криштофа Радзивилла и поспешил своим отходом из Слуцка; однако, при самом выходе, вечером, ноября 27 дня он не успел избежать столкновения с литовской пехотой и потерял несколько десятков человек из своей ватаги, но зато успел уйти от решительного столкновения с Радзивиллом и пробраться сперва в Олегович, а потом в город Могилев. Дойдя до Могилева и встретив здесь большое сопротивление со стороны жителей города, Наливайко ноября 30 дня [30] взял его приступом и господствовал в нем в течении двух недель. Наезжая на дома и шляхетские маетности, он не мало причинил шкоды шляхте, мещанам и богатым панам: "Место славное побожное (т. е. на реке Буге или Боге) Могилев, дома, крамы, острог выжег; всех домов до 500, а крамов с великими скарбами до 400; мещан, бояр, людей учтивых, мужей, жен, детей малых побил, порубил, попоганил; с лавок и с домов неисчислимое число скарбов побрал" [31]; кроме того, два костела с хранившимися в них бумагами и от разных лиц привилегиями "сплюндровал" [32], и в этом погроме козаки долго могли бы еще упражняться, если бы к Могилеву не подошел гетман Радзивилл с 14000 литовских и 4000 татарских войск. Тогда козаки заперлись в городе и стали отсиживаться в нем. Жители города, желая избавиться от козаков, зажгли замок огнем, и тогда Наливайко волей-неволей вышел на пригородную Илинскую гору, укрепился здесь и обставился пушками, гакивницами и полгаками. Против козаков расположились литовцы и татары, избрав себе так называемое Буйницкое поле в имении князя Соломерецкого. Противники сражались в течении целого дня, и под конец Наливайко нашел за лучшее покинуть Могилев и идти дальше. Но, оставив свою позицию, он наткнулся на панское войско, предводимое паном Оникием Униговским. Тогда между поляками и козаками произошла стычка, но в решительную минуту литовцы не поддержали Униговского, и он погиб смертью героя. После этого вслед за козаками отправлен был пан Буйвид с двумя стами коней виленского воеводы и несколькими панскими слугами города. Но пан Буйвид, видя полный порядок в отступавшем козацком войске, не отважился напасть на него, и козаки дошли сперва до Рогачева, потом "припадали снова за какими-то практиками до Петрикович" и наконец очутились у Речицы [33]. Из Речицы Наливайко, считавший себя правым во всех своих делах, написал письмо к королю Сигизмунду III. В этом письме он предлагал свои услуги королю смирить всех непокорных ему людей, но для этого просил короля отвести козакам для поселения пустыни между Бугом и Днестром, на татарском и турецком шляху, между Тягинею и Очаковым, на пространстве 20 миль от Брацлава, где от сотворения мира никто не обитал; дозволить самому Наливайке построить особый город с замком, сделать этот город центром всего козачества, выдавать козакам "стации", поставить над ними гетмана [34], а в Сичи держать лишь помощника гетману. После всего этого Наливайко обещал королю держать в полной покорности всех "стационных" козаков; новых лиц, приходящих к ним, или вовсе не принимать, или же возвращать назад, обрезав им предварительно носы и уши; всем баннитам безусловно отказывать в приеме в козацкое войско; не требовать "стаций" с Украйны, а посылать за покупкой муки и боевых снарядов только в города Белоруссии. Для начала всего этого Наливайко просил от короля 2000 человек людей и, кроме того, сукон и денег в такой мере, как платится татарам или королевским жолнерам [35]. Не получив никакого ответа на свое письмо от короля, Наливайко, оставив Речицу, прошел через Туров и Городню и "удался до Высоцка", в конце января 1596 года прибыл на Волынь и расположился в имениях князя Константина Острожского [36]. На этот раз Наливайко не встретил даже и слабого сопротивления со стороны князя, так как оба они сошлись на одном вопросе, протесте против унии и защите православия. Дело в том, что как раз в это самое время приводилась в исполнение мысль о введении на православной Украине унии, и главные старатели этого дела, Ипатий Поцей и Кирилл Терлецкий, отправились для этого в столицу папы, Рим. Наливайко знал об антипатии князя Острожского к затеянному делу и потому развертывал свои действия, ничем и никем не стесняясь. В это время вместе с Северином Наливайком выступил и родной брат его, священник Демьян Наливайко, руководимый тем же чувством ненависти к унии, как и Северин Наливайко. Князь Острожский, видевший все движения братьев Наливаек [37], не принимал в них никакого участия, ни в том, чтобы остановить их, ни в том, чтобы раздуть, в чем он и сознавался в своем письме к зятю Криштофу Радзивиллу [38]. Февраля 14 дня 1596 года Северин Наливайко, с братом своим Демьяном Наливайком, Флорианом Гедройтом и Павлом Кмитой, пользуясь отъездом епископа Кирилла Терлецкого в Рим, собрал возле себя козаков и земян и с ними напал "неприязненным обычаем" на имения брата епископа, Яроша Терлецкого, в Пинском повити. Прежде всего Наливайко бросился на собственное имение Яроша Терлецкого, Дубую, потом на имение жены его, Отовчичи, и, мстя отцу епископу за то, что он до Рима уехал, захватил усадьбы, разорил и сплюндровал их; урядника, слуг, челядь поранил и побил; золото, серебро, бумаги на права, привилегии, важные листы, мамрамы на долги и другие необходимые документы на маетности и права побрал; коней выездных и всякое добро захватил и потом, скрываясь по некоторым шляхетским домам, уехал в Степань, имение князя; пана воеводы киевского Острожского [39]. После набега на имения Яроша Терлецкого Наливайко сделал набег на Пинск, куда епископ Кирилл Терлецкий, перед своим отъездом в Рим, отправил на хранение, в дом мещанина Крупы, богатую ризницу свою с уборами, богатыми нарядами и епископскими принадлежностями, два большой важности и потребности документа с подписями и печатями самого владыки и рукоприкладством трех светских лиц, спрятанные в запечатанный сундук и хранившиеся в ризнице. Все это было похищено Наливайком тотчас же после отъезда епископа в Рим [40]. Напрасно потом епископ требовал, именем королевского величества, выдачи одного из своих слуг, Флориана Гедройта, принимавшего участие в наездах Наливайка на Пинск и, вероятно, выдавшего секреты епископского дома: отправленного по этому поводу в город Острог епископского посланца Олизаровского местный староста Боровицкий сперва бросил в тюрьму и подверг томлению голода, а потом отослал в градский суд, в Кременец [41]. Кроме Терлецких, от козаков Наливайка пострадал и луцкий староста, Александр Семашко, сторонник унии. Против него действовал Демьян Наливайко вместе с Александром Гулевичем и князем Петром Воронницким. Союзники напали на имения Семашка Тучин и Коростянин и произвели в них страшный разгром; они брали деньги, оружие, платье, лошадей, рогатый скот, домашнюю птицу, пьяные напитки, белье, холст, рядна, упряж, кошолки, топоры и т. п., а людям владельца стрелами кололи руки, обрезывали уши, мучили, убивали и среди дорог бросали, и после всего этого спокойно разъехались по своим местам; а когда потерпевшие вздумали было потом требовать часть своего добра от Демьяна Наливайка, то были прогнаны Острожским старостой и бежали ночью в свои маетности [42]. Таким образом из двух известных козацких вождей действовал пока один Наливайко. Но скоро к Наливайку присоединился и Григорий Лобода. Лобода после стоянки в Овруче, в, январе, месяце 1596 года спустился в Сичу. Но услышав о том, что творилось на Волыни и в Белоруссии, козацкий вождь не выдержал, и, собрав возле себя низовое товарищество, "выгребся" с ним вверх по Днепру и занял северные пограничные волости Киевского воеводства. Цель своего похода он. объяснил, однако, не религиозными побуждениями, а простым, желанием, добыть для своего, войска так называемых "стаций" или, как он сам выразился в письме к коронному гетману Яну Замойскому (от 11 января 1596 года), "хлеба-соли" на войско: "Ваша милость пишешь к нам и приказываешь не входить в границы великого княжества литовского, к Мозыру, и товарищей не впускать туда; ты не требуешь от нас услуг великому княжеству литовскому и всей Речи Посполитой, указывая на мир со всех сторон, со всеми неприятелями короны польской. За это да будет хвала Господу Богу за такой мир люду христианскому, что он смягчил сердце каждому неприятелю креста святого. Но мы, если пришли в этот край, то причина этого для всякого очевидна: в это зимнее непогодное время, когда ты никуда нас не требуешь на услугу, Бог знает, куда нам направиться; поэтому покорно и униженно просим, благоволи не заборонять вам хлеба-соли. Что касается того своевольного человека Наливайка, который, забывши почти страх божий и пренебрегши всем на свете, собрал до своему замыслу людей своевольных и чинил большне убытки короне польской, то мы об нем никогда не знали и знать не желаем" [43]. Как добывали козаки себе "хлеб-соль", об этом можно судить по прежним приемам их, но во всяком случае они вели себя сдержаннее, чем ватага Наливайка; только то сбродное сословие людей, которые всегда в подобных случаях окружало козаков и пользовалось случаем поживиться за счет нелюбимых ими панов или же своих собственных собратов, вело себя если не хуже, то ни в коем случае не лучше ватаги Наливайка. Так, современные акты дают примеры насилий со стороны панов Ганского и Слуцкого и мещанина Гуменницкого, назвавшихся сподвижниками Лободы И причинивших много зла подданным пана Семашка, старосты луцкого, жителям Короститина и Хупкова: как и ватажане Наливайка, они делали внезапные наезды на обывателей, забирали у них деньги, лошадей, волов, коров, наносили побои людям, насиловали женщин ("чинили гвалты бЪлымъ головамъ") и делали многие другие бесчинства [44]. Козацкие предводители, Лобода и Наливайко, действовали пока независимо один от другого и, по объясаению Райнольда Гейденштейна, это происходило вследствие личного нерасположения Наливайка, человека властного и честолюбивого, к Лободе. Отдельно от Лободы действовал и Матвей Саула (иначе Шауля), направившийся с частью запорожских козаков в Литву и Белоруссию для добывания там "хлеба-соли", но он предпринял поход с ведома Лободы и имел целью собрать большие "стации" для вcero запорожского войска [45]. Видя, до какой смелости дошли козаки и их предводители, польский король Сигизмунд нашел нужным взять, наконец, решительные против них меры: оа отправил приказание своим гетманам "рушить против них войско и поступать с ними, как с государственными неприятелями". Вместе с этим приказанием король послал в конце января 1596 года свой универсал волынской шляхте с извещением об отправлении против козаков коронного войска и с приглашением соединиться с этим войском против общих врагов [46]. На ту пору коронным гетманом был Ян Замойский, а польным гетманом —- Станислав Жолкевский, оба люди решительные, оба с большими военными дарованиями, но оба занятые в то время окончанием дела в Молдавии, низвержением с престола незаконного правителя ее Развана и возведением на господарский престол Еремии Могилы. Выезжая в Молдавию, Замойский пока старался о том, чтобы козаки не беспокоили в его тылу турок и потому отдал им такого рода лаконическое приказание: "Приказываю вам, козаки, не смейте беспокоить Турции! Я вам запрещаю!" [47]. Уладив же дела в Молдавии и поставив господаря ее в вассальную зависимость От Польши, Замойский вернулся в Польшу и тут отправил с частью коронного войска против Козаков Станислава Жолкевского. Приказание короля и коронного гетмана Станислав Жолкевский получил февраля 28 дня и, понимая всю важность козацкого восстания для республики Речи Посполитой и ее шляхетского сословия, немедленно двинулся к Кременцу. Однако, при всей своей энергии и решительности, Жолкевский должен был действовать против врага не столько открытой силой, сколько хитростью и неожиданностью. Дело происходило от того, что после похода в Молдавию польские войска были сильно изнурены и нуждались в деньгах, которых им, по обыкновению, правительство всегда не доплачивало или же затягивало расплату на неопределенное время. Чтобы подкрепить свое войско и вселить ему бодрость Жолкевский обращался с посланиями к коронному гетману, а также к киевскому и волынскому воеводам, прося у них вспомоществования деньгами и войсками [48]. Но на усиленные просьбы Жолкевского гетман и воеводы отвечали слишком медленно. А между тем Наливайко, услышав о собиравшейся против козаков грозы, нашел за лучшее передвинуться из Волыни в Брацлавщину и расположиться в местечке Лабуне [49], где он считал свое положение более надежным, чем где бы то ни было, потому что здесь находил и большое к себе со стороны простого населения сочувствие и потому, что отсюда, как из пограничной области, он мог, в случае надобности, свободнее перескочить в другое место. Расположившись в Лабуне, Наливайко беспечно стал поджидать к себе свою ватагу, разъехавшуюся по дальним окрестностям для собирания добычи и продовольствия. Разведав обо всем этом и сообразив, как трудно будет выкурить Наливайка из Брацлавщины, Станислав Жолкевский решил, не дожидаясь подкрепления, напасть врасплох на Наливайка, захватить его в руки и тем затушить восстание козаков в самом гнезде. И свой план Жолкевский мог привести в исполнение, если бы в самом войске гетмана не объявился перебежчик к козакам, пан Плоский с целой ротой поляков. Не получив давно ожидаемого королевского жалованья, Плоский внезапно покинул Жолкевского, перешел к Наливайку и предупредил его об опасности [50]. Тогда Наливайко оставил Лабунь и направился в имение князя Острожского Острополь. Во время этого передвижения в имении князя Радзивилла, Марцирицах, между Лабунем и Острополем, на две сотни войска Наливайка, предводимые Дурным и Татаринцем, напал передовой отряд Жолкевского и вступил с ними в ожесточенный бой. Козаки только что выпили у марцирицкого арендатора целую бочку горилки и потому не совсем были годны для сражения, но тем не менее, засев во дворах и хатах села Марцириц, они оказали такое упорное сопротивление польским жолнерам, что те, не могли одолеть их оружием, решили за лучшее поджечь огнём козаков в их убежищах и тем истребить всех до единого. Козаки не струсили перед опасностью и, поражая поляков из пламени, все, числом до 500 человек, вместе с двумя своими сотниками погибли в огне, оставив полякам в добычу лишь одни знамена, но ни одного пленника из своих товарищей [51]. Сам предводитель козацкий, Наливайко, не дойдя до Острополя, остановился в селе Чорнаве, имея при себе вначале, как сообщали о том князю Острожскому, всего лишь несколько десятков козаков. Но потом он успел стянуть к себе из соседних селений все свои отряды и стал с ними в Чорнаве чатами [52]. Жолнеры, в числе трех хоругвей, снова незаметно подкрались к козакам, но, убив у них 30 человек в Чорнаве, ничего больше не могли им сделать, а только заставили их двинуться к Острополю. У Наливайка было теперь несколько более тысячи человек козаков, с которыми он всю ночь уходил от жолнеров, направляясь через Острополь в Пиков и не останавливаясь нигде ни днем, ни ночью. Поляки по пятам преследовали козаков, но, дойдя до селения Райкова, у самого Острополя, Жолкевский принужден был дать отдых сьоему истомленному быстрыми переходами войску и переночевать там. Захватив здесь живыми 6 человек козаков, Жолкевский пустился по направлению в Пикову и пришел сюда только двумя часами позже, чем вышел из Пикова Наливайко. Наливайко взял направление к Брацлаву и шел, по словам самих польских писателей, в большом порядке ("sprawa wielka"), имея при себе 20 гармат, много гакивниц, еще больше того пороху, ядер и пуль и приковав к пушкам пушкарей для того, чтобы всегда иметь их при войске. В Пикове Жолкевский узнал, что Наливайко прежде, чем решиться двинуться в Брацлав, отправил туда посланца с просьбой о подкреплении, и потому польский вождь решил не допустить козаков до Брацлава. Оставив лишний багаж, Жолкевский ускорил свою погоню за козаками и настиг их над речкой Ольшанкой. Тут произошла незначительная перестрелка между жолнерами и козаками, но густой лес и наступившая ночь не дали им вступить в решительное столкновение друг с другом [53]. Отсюда Наливайко, не дождавшись ответа из Брацлава, оттого впавши в сомнение относительно верности к нему жителей этого города нашел за лучшее взять направление в дикие поля к речке Синим Водам, впадающей в реку Буг. Но Жолкевский не переставал гнаться за Наливайком и преследовал его до тех пор, пока у польского вождя не стало коней. Однако, дойдя до Синих Вод, Жолкевский остановился в "уманском лесу" и, боясь безводных, диких и голодных степей, решил прекратить свою погоню за козаками. Райнольд Гейденштейн, рассказывая об этом событии, говорит, что причиной остановки Жолкевского был недостаток у него запасов и фургонов, а также искалечение, от быстрых переходов, полковых лошадей и неимение в дикой степи никаких селений, а которых можно было бы найти все необходимое для войска [54]. Остановившись у Синих Вод и видя свою слабость в сравнении с коронным и панским войском, Наливайко пришел к мысли примириться с Жолкевским, испросить прощения у короля и распустить свое войско. С этой целью он избрал себе посредником брацлавского старосту Александра Струся и через него вошел в переговоры с Жолкевским. На предложение Наливайка Жолкевский отвечал полным согласием, но с условием, чтобы он распустил козаков, выдал арматы и прислал полученную от эрцгерцога Максимилиана войсковую хоругвь. В этих условиях Наливайко усмотрел неискренность со стороны Жолкевского и решил продолжать раэ начатое дело восстания козаков против поляков. Однако, не надеясь на собственные силы, к тому же слыша отовсюду упреки за гибель многих людей и потерю пропитания и коней, опасаясь даже за собственную жизнь, Наливайко решил обратиться к "старшому" запорожских козаков Григорию Лободе. "Правдоподобнее, что такой с таким легче сойдется, чем отдастся на ласку его королевской милости", выразился по этому поводу Жолкевский в своем письме к Замойскому [55]. Между тем Лобода, во все время погони Жолкевского за Наливайком, сперва стоял в северных окраинах Киевского воеводства, затем спустился на юг в Белую Церковь, а из Белой Церкви, вследствие каких-то семейных неприятностей, снявшись с семьюстами самых надежных козаков, бросился к Бару с намерением наказать за что-то пани Оборскую, названную мать молодой своей жены. Во время этого похода, он едва не наткнулся у Погребищ на Станислава Жолкевского, но, однако, успел избежать этого и благополучно вернулся в Белую Церковь. В это время Жолкевский прислал к нему письмо и в письме советовал оставить свои мятежные замыслы, уйти на Запорожье и не входить ни в какие сношения с Наливайком. О Наливайке он отзывался, как о человеке беспорядочном, а его дружину именовал сбродом всяких проходимцев. С письмом к Лободе отправлен был какой-то невзрачный козак, и запорожская чернь, ожидавшая видеть в лице посланца какого-нибудь важного шляхтича, заподозрила в присланном козаке шпиона и чуть было не убила его. Сам Лобода, однако, не выказал себя таким противником примирения с поляками и, отпуская от себя гетманского посланца, подарил ему червонный злотый, хотя письмо Жолкевского оставил без всякого ответа [56]. Очевидно, общность интересов и обоюдная опасность со стороны польских войск, заставила Лободу забыть неприязнь к Наливайку и действовать заодно с ним против поляков, а уверенности в своем превосходстве как по численности, так и по военному опыту перед польскими хоругвами давали смелость вождю козацкому, как и самим козакам, грозить польской столице Кракову и главе польской республики, королю. Добившись от Лободы положительного ответа, Наливайко оставил свое убежище у Синих Вод и поднялся к городу Корсуню, чтобы быть поближе к Лободе. Но, сблизившись друг с другом, козацкие предводители оказались без артиллерии, потому что Наливайко потопил свою армату в воде, когда уходил от Жолкевского, а Лобода отдал свою Матвею Сауле, когда последний отделился от него для похода в Белоруссию. Вследствие этого Лобода стал ждать с нетерпением Саулу и собирать сведения о маршруте его похода. Наконец, стало известно, что Саула, оставив могилевский край и заготовив и Пропойске и Быхове челны и съестные припасы для козаков, взял направление к Киеву. Тогда и Лобода двинулся в Киев [57]. В половине марта оба козацкие вожди сошлись в Киеве, и тут козаки выбрали общим начальником или, как они называли гетманом, Матвея Саулу [58]. Наливайко пока оставался в Корсуне и занят был там собиранием к себе новых охотников до войны. Во все это время Жолкевский стоял сперва в Виннице, а потом в Пикове, поджидая там новых хоругвей к себе и занимаясь излечением покалеченных лошадей. Он также, как и козацкие предводители, сильно нуждался в артиллерии, но в последнем, впрочем, нашел некоторую поддержку от князя Кирика Ружинского, обещавшего доставить польному гетману полтора десятка орудий с боевыми снарядами [59]. Не имея возможности двинуться против козаков всей массой своего войска. Жолкевский отправил от себя отряд конницы в 500 человек под начальством князя Кирика Ружинского, того самого, который шесть лет тому назад вместе с братом своим Михаилом Ружинским был на низовьях Днепра и заодно с козаками действовал против крымцев. Жолкевский приказал Ружинскому идти в Паволоч и дожидаться там главных польских сил, а под рукой проведывать о движениях козаков, но держаться возможно осторожнее в отношении их, как людей, привыкших действовать хитростью против всех врагов. В свою очередь и Саула взял свои меры против Ружинского: оставаясь сам в Киеве, он отрядил 3000 человек под начальством полковника Саська с целью разорить имения князя возле Белой Церкви и, если окажется возможным, поймать самого князя возле Паволочи. Выйдя из Киева, полковник Сасько добрался до Фастова и отсюда отправил от себя разведочный отряд против Ружинского. На этот отряд внезапно напал Ружинский и, захватив несколько человек из него в плен возле речки Каменки [60], около 50 пленных казнил смертью. Узнав о поступке Ружинского с пленными козаками, Жолкевский нашел приличным выразить ему по этому поводу свое неудовольствие, хотя в то же время находил и извинение в таком поступке князя: "Я, не считая убитых в сражении, уберег свои руки от их крови; я предпочел бы лечить зараженные члены, чем отсекать; впрочем, не диво и князю Ружинскому: всю эту землю, а его в особенности, козаки проняли до живого" [61]. Разбив передовой отряд полковника Саська у Каменки, Ружинский не захотел возвращаться в Паволоч, а направился в Белую Церковь, считая ее удобной в двух отношениях: во-первых, как "недурную" и даже "неприступную" крепость; во-вторых, как место, откуда можно было хорошо оборонять близ лежащие собственные имения. Таким образом марта 28 дня он успел прибыть и расположиться в городе со своим отрядом. Но в ту же Белую Церковь двинулись и все козаки. На этот раз вместе с Лободой и Саулой успел соединиться, покинув город Корсунь, и Северин Наливайко. Желая протянуть время и обмануть врагов, Матвей Саула марта 27 дня 1597 года отправил через ксендза к Жолкевскому и Ружинскому письма и в письме к первому выражал свое удивление по поводу гнева "его милости" на неповинных перед ним людей; а второму напоминал его прежнюю совместную с низовыми козаками службу и просил быть посредником в примирении козаков с гетманом Жолкевским, за что обещал верно и постоянно служить польской короне за порогами Днепра и промышлять над исконными врагами святого креста. Однако, ксендз, привезший письмо Саулы Ружинскому, раскрыл истинные намерения козаков, и потому козаки ничего не выиграли от своего замысла. Быстро подвигаясь от Киева и имея под своим знаменем до 8 000 человек, козацкие вожди прибыли к Белой Церкви апреля 2 дня и, по обыкновению, расположились вокруг замка табором. Белая Церковь, как оказалось, действительно представляла из себя "недурную крепость, а при хорошем гарнизоне и неприступную" [62]: замок стоял на горе и сильно укреплен был стенами и окопами; крепость сделана была собственно не против козаков, а против татар, которые, по выражению польского писателя Сарницкого, точно собаки, постоянно заглядывали в Белую Церковь, что объяснялось топографическим положением этого города, стоявшего на Черном шляху, по которому татары обыкновенно врывались на Украину за добычей и ясырем. Сойдясь у Белой Церкви, обе стороны не решались на открытый бой и старались извести друг друга хитростью. Первый начал Ружинский: имея при себе несколько рот пана Станиславского да несколько человек венгерской наемной конницы под начальством венгерца Лепшеня, Ружинский в одну из очень темных ночей сделал вылазку из города и направился прямо в козацкий табор, оставив в крепости лишь одних слуг своих да 20 человек наемных венгров. В то же самое время задумали сделать вылазку против поляков и козаки: оставив в таборе Савулу с нескольким количеством людей для охраны табора, Наливайко, пользуясь темнотой ночя, обогнул вокруг город, пробрался через задние ворота во внутрь его, изрубил оставшихся там людей, и, не встретив ни от кого, кроме венгров, сопротивления, стал хватать там всякого рода добычу, но в это время услыхал выстрелы в собственном таборе и поторопился покинуть замок. А поляки, войдя в табор, начали рубить и гоняться за оставшимися в нем козаками. Не ожидая ни откуда нападения, козаки, оставшиеся в лагере, сперва перепугались и стали уходить от поляков, но потом опомнились, ударили на них и погнали через весь козацкий лагерь. Как раз в этот самый момент возвращался из замка Наливайко. Положение поляков оказалось самым безвыходным, в тылу у них был Савула с оставшимися в таборе козаками, а сзади Наливайко с возвращавшимися из замка. По словам польских писателей,— а они в этом отношении редко бывают беспристрастны,— из 500 человек польской конницы пало на месте 100 человек и очень много было ранено, после чего "наши,— говорит Иоахим Вольский, — видя, что дело плохо, убежали в замок". Между тем Жолкевский, стоявший в Пикове, уже давно спешил к Белой Церкви. Зная задорливый и беспокойный нрав Кирика Ружинского, он боялся, как бы князь, вместо простого наблюдения за движениями козаков, не ввязался в сражение с ними; поэтому, не дождавшись выздоровления своих лошадей и прихода свежего войска, Жолкевский поспешно оставил Пиков и направился к Белой Церкви. Не дойдя за 4 мили до города, Жолкевский остановился в Тришках на ночевку, но, услышав здесь пушечный гул, бросил стоянку и поторопился двинуться дальше. В это время от пойманных козаков и от высланного от князя Ружинского посланца с просьбой о помощи Жолкевский узнал о всем происшедшем между козаками и поляками и еще больше того поспешил своим походом к Белой Церкви. Но его движение, вследствие открытой местности вокруг Белой Церкви, не могло остаться тайным для Козаков, и козацкие вожди поспешно отступили по направлению к Триполю. Пройдя всего лишь одну милю, они остановились и, по своему обыкновению, укрепились табором: поставив в пять рядов скованные железными цепями за колеса повозки, они заключили во внутрь табора войско и разместили 24 пушки; все козаки были пешие и только предводители были на лошадях. Жолкевский, войдя в Белую Церковь, сперва впал в раздумье относительно дальнейших своих действий: в одно и то же время он и хотел немедленно ударить на козаков и несколько подождать свежего подкрепления, которое послано было к нему, по распоряжению короля, из Молдавии под начальством Потоцкого. Но настроение жолнеров, давно рвавшихся в бой с козаками, а также выпавший, несмотря на весеннее время, глубокий снег и случившийся легкий мороз, сковавший не везде проходимые в этой местности пути сообщения, заставили Жолкевского вступить в битву с козаками. Оставив город рано утром, Жолкевский бросился по следам козаков и преследовал их издали до самого вечера; узнав же от перебежчиков о смутах, происшедших между козаками, он решился сделать вальное нападение на них. Козаки стояли у озера Черный Камень, где и приняли битву от Жолкевского. Главной заботой Жолкевского было расставить своих жолнеров так, чтобы они менее всего подвергались выстрелам из козацких пушек и потом могли бы сделать стремительное нападение на козацкий табор. Подробности этой битвы и самый исход ее известны лишь по одним польским источникам и представляются вполне благоприятными для поляков, но результаты битвы заставляют думать если не обратное польским показаниям, то нечто нерешительное для обеих сторон. Так, польские жолнеры, несмотря на весь пыл, с которым они бросились на козаков, не могли разорвать козацкого табора; а козаки, залегши между возами и мужественно отстреливаясь от наступавшего врага, понесли урон в своих предводителях: полковник Сасько был убит, Наливайко ранен, а Сауле оторвало ядром руку. В общем, по словам тех же польских писателей, козаков было убито 2 000 человек, а поляков только будто 32 или 34 и между ними ротмистр Ян Вирник. Но те же польские писатели не скрывают и того, что после сражения козаки спокойно оставили свой табор, пошли дальше к Днепру и беспрепятственно стали переправляться за реку, а поляки, переночевав на месте сражений, вернулись назад к Белой Церкви [63]. Из всего этого следует лишь то, что козаки далеко не была так несчастны в сражении под Белой Церквой, а поляки не были так счастливы, как сами передают о том. Выбрав вместо Саулы вождем своим Лободу [64] и покинув свою стоянку у Острого Камня, козаки двинулись к Треполью, переправились с правого на левый берег реки Днепра, дошли до города Переяслава и остановились возле него. Жолкевский после сражения у Острого Камня отступил назад, дошел до Белой Церкви и здесь на некоторое время задержался. Причиной того было, во-первых, то обстоятельство, что он хотел дать отдых своему войску, уставшему от длинного перехода и жаркой битвы с козаками; а во-вторых, то, что он хотел дождаться давно желанного подкрепления в виде коронного войска. Находясь в Белой Церкви, Жолкевский отправил посланцев в запорожскую Сичу с целью отвлечения низовых козаков от совместных действий их с товарищами под начальством Лободы. На ту пору атаманом козаков был шляхтич православной веры Каспар Подвысоцкий, а всех товарищей в Сичи оставалось до 500 человек. Посланцы Жолкевского должны были всеми мерами стараться о том, чтобы не допустить запорожцев соединиться с Лободой и действовать заодно с ним против польского правительства. В то же время, находясь в Белой Церкви, Жолкевскнй узнал о задержке одного козацкого полка под начальством Кремпского при переправе с правого берега Днепра на левый возле города Канева и немедленно отправил отряд жолнеров под главным начальством Ходкевича против козаков. Ходкевич выщел в страстную субботу великого поста в апреле месяце и, напав на козаков, ниоткуда не ожидавших беды в такой день, многих из них изрубил, многих во время переправы через реку потопил. Сделав свое дело и забрав всю заготовленную, но покинутую козакамй соль в городе Каневе и местечке Терехтемирове, Ходкевич дальше не преследовал козаков и вернулся к Жолкевскому, А козаки, переправившись с правого берега на левый, чтобы сделать затруднение Жолкевскому, нашли нужным собрать в одно все лодки и сжечь их огнем. После этого Жолкевский, дождавшись в Белой Церкви подкрепления, снялся со своей стоянки и двинулся к Днепру. Он задался решительной целью добыть главных начальников козацких и рассеять все скопище казаков. Дойдя до Днепра, и увидя себя отрезанным от левого берега, Жолкевский прежде всего распорядился о том, чтобы к Днепру доставили с Припяти и Тетерева все имевшиеся там лодки и байдаки, а потом послал приказание обывателям города Киева заготовить новые лодки и выгнать в известное место старые для переправы польского войска на левый берег Днепра, Последнее распоряжение Жолкевского скоро стало известно козакам, и они поторопились в Киев, чтобы помешать исполнению гетманского приказания: удержать киевлян от постройки новых судов и предать огню старые суда, а в случае сопротивления со стороны жителей, даже сжечь и самый город Киев. О намерении козаков в свою очередь узнал Жолкевский и, чтобы разрушить планы их, поспешил в Киев. Не доходя Киева, в Василькове, к Жолкевскому присоединился Потоцкий, стоявший дотоле в Молдавии с войском, но посланный королем на подмогу польному гетману. Желая, во что бы то ни стало, раньше поляков придти в Киев, козаки вошли в переговоры с Жолкевским и тем хотели несколько задержать его движение. Но Жолкевский, всегда отличавшийся особенной дальновидностью и подозрением, не поддался и на этот раз козакам: не останавливаясь в своем движении, он опередил козаков на два часа времени и немедленно подошел к Киеву. Не входя в самый город, гетман стал в полумиле от Киева, под Печерском и, окружив город пикетами, тот же час принялся за сооружение лодок, везде лично наблюдая за работами. Против польских жолнеров, через Днепр, расположились козаки со своим предводителем Григорием Лободой. Но они, не имея лодок, не могли оказать никакого противодействия Жолкевскому, а ждали лишь с Низу запорожских козаков, которые, плывя в човнах, могли помешать работам киевлян и жолнеров польского гетмана. Запорожцы уже давно оповещены были о всем происходившем между жолнерами и козаками. Еще в конце великого поста к ним отправлены были посланцы Жолкевского с увещанием не приставать к козакам Лободы; но низовые молодцы, в ответ на это заковали в кайданы гетманских посланцев, а сами, сев на сто лодок, поднялись от Сичи вверх по Днепру, имея своей целью город Киев. Река к тому времени уже была свободна от льда, и запорожцы беспрепятственно поднимались против ее течения под начальством атамана Каспара Подвысоцкого. Но польский гетман, заранее узнавши о движении запорожской флотилии, расставил по нагорному берегу Днепра пушки и направил их отверстиями на реку. Не предвидя никакой опасности, запорожцы весело плыли на своих чайках при звуках сурьм, и бое котлов. Погода, все время благоприятствовавшая им, под конец вдруг переменилась: подул "верховой" ветер и произвел некоторое замешательство между козацкими чайками. Жолкевский воспользовался этим моментом и внезапно отдал приказание стрелять из пушек по запорожским лодкам. Тогда запорожцы, не будучи в состоянии управлять своей флотилией при встречном ветре, лишившись нескольких лодок и гребцов, потеряли надежду соединиться с козацким лагерем и повернули назад, причем едва не потеряли своего атамана, в лодке которого поляки успели сделать несколько пробоин. Все это делалось в течение недели Светлого Воскресения. В субботу этой же недели польские жолнеры увидели на Днепре колоду с воткнутым в нее листом и пригнали ее к своему берегу. Лист был доставлен Жолкевскому и оказался письмом Лободы, который просил польского гетмана о помиловании. Жолкевский был не прочь вступить в переговоры с козаками, и на следующий день, в Фомино воскресенье, в польский лагерь явился козацкий сотник Козловский и стал просить о помиловании. От имени козаков он просил прислать в табор уполномоченных для заключения перемирия, но для этого попросил сперва глейтовый (охранный) лист, а потом, когда такой лист был выдан, потребовал от гетмана заложников. Но Жолкевский нашел последнее требование несогласным с королевским достоинством и известил козаков, что с них довольно и глейтового листа для безопасности их уполномоченных. Козаки с этим не согласились, однако осведомились, на каких условиях мог бы польский гетман даровать им мир. На этот запрос Жолкевский, посоветовавшись с каменецким старостой Потоцким и некоторыми ротмистрами, через своего посланца ответил козакам, что мир может состояться лишь тогда, когда козаки выдадут ему Наливайка с главными виновниками бунта и отдадут всю свою арматуру и все знамена, подаренные козакам иностранными государями. С ответом на эти требования козаки прислали Жолкевскому на следующий день двух своих осаулов и через них просили гетмана положить гнев на милость, но вместе с тем объявили, что ни людей, ни знамен они выдать не согласны. Видя, что переговоры с козаками не могут привести ни к чему определенному и решительному, Жолкевский снова стал готовиться на бой с ними, но прежде всего ему нужно было обеспечить переправу с правого на левый берег Днепра. Для этого, не отпуская еще от себя козацких осаулов, Жолкевский придумал две хитрости. Прежде всего он распустил слух, будто бы отправил к Острополю часть своего войска под начальством каменецкого старосты Потоцкого для переправы через Днепр и для похода его в Переяслав с целью захватить там жен, детей и имущество козаков. А для того, чтобы уверить козаков в действительности распущенного слуха, Жолкевский приказал Потоцкому отойти на несколько миль от Киева и от себя послать 24 воза с 10 лодками для мнимой переправы через Днепр. Не довольствуясь этим, Жолкевский выбрал из своего стана двух каких-то пахолков, внушил им мысль назваться польскими перебежчиками и сообщить козакам ложную весть о том, будто к гетману из Литвы идет на помощь большое войско, а староста Потоцкий переправляется через Днепр под Гострым, чтобы обойти козаков в тыл и потом двинуться к Переяславу и напасть там на козацкие семьи и имущества. Для того, чтобы окончательно убедить козаков в мнимых известиях, принесенных им находками, Жолкевский отправил к козакам посланца и через него потребовал выдачи перебежчиков, чтобы казнить их в своем стане, в противном случае обещал задержать у себя присланных козаками осаулов. Тогда козаки, не желая нарушать своего исконного права выдавать из своей среды всякого приходившего к ним и в то же время желая спасти двух своих товарищей, находившихся у Жолкевского, в присутствии гетманского посланца сняли головы несчастным пахолкам, а гетману послали упрек в том, что он наружно затевает с козаками переговоры, а в действительности строит им засады. Послав такой ответ Жолкевскому, козаки тем не менее, боясь засады, очистили левый берег Днепра и тем открыли свободное место для переправы поляков, двинувшись "шумно" вперед табором. У берега остались только Лобода да Наливайко с отрядом конницы, человек в полтораста. Они имели целью еще раз вступить в переговоры с Жолкевским. Севши в лодку, козацкий предводитель Лобода подплыл к правому берегу Днепра и стал "трактоваться" с брацлавским старостой Юрием Струсем. Но трактование и на этот раз окончилось ничем, и Лобода с Наливайком поспешили к своим, а вернувшись к своим, направились с козаками на Переяслав. После этого Жолкевский стал переправляться за Днепр и в течение двух дней, вторника и среды Фоминой недели, "по милости божией", успел перевезти свое войско на "татарский" берег реки, "без всякой потери", а в четрерг той же недели уже гнался по следам за козаками [65]. Между тем, козаки, оставив левый берег Днепра, в один день доскакали до Переяслава, а чтобы иметь верные сведения о направлении Жолкевского, расставили во многих местах дороги тайные и явные чаты. Но оставленные козаками чаты скоро донесли козацкпм вождям, что поляки перебрались через Днепр и двигаются к Переяславу. Козацкие вожди, получив эту весть, не знали, на что решиться, т. е. оставаться ли им в Переяславе или уходить дальше, в глубь Украйны. Идти в степь трудно было, потому что нужно было тащить с собой не только запасы, артиллерию и боевые снаряды, но также жен, детей и имущество. Оставаться в Переяславе было рисковано, потому что в городе нельзя было найти корма для 10 000 лошадей, да и невозможно было защищаться в нем вследствие его обширности, доходившей до мили вокруг. По этому поводу между козаками поднялся горячий спор и явились партии; одни кричали, что надо уходить, другие доказывали, что надо оставаться, а третьи находили, что надо войти в мирные переговоры с поляками. После долгих пререканий и споров решили, наконец, взять с собой семьи, захватить часть имущества и бежать по направлению к городу Лубнам, там переправиться через речку Суду по имеющемуся мосту, уничтожить после себя мост и расположиться в открытой, но мало доступной для поляков, степи. Тогда повторилось бы то же самое, что произошло у Синих Вод. Решив отступление, козаки поспешили оставить Переяслав, потому что к нему быстро подвигался Жолкевский со своим войском. Придя к Лубнам, козаки на некоторое время остановились в замке города и стали ожидать здесь известий от расставленных на дороге от Переяслава к Лубнам чат относительно направления польского войска. Решено было переправиться через Сулу лишь в том случае, когда Жолкевский станет приближаться к самим Лубнам. Узнав о плане Козаков, Жолкевский решил перехитрить их: обойти в тыл, задержать у реки Сулы и тут напасть на них. С этой целью он отправил к ним прежде всего старого их знакомого и так называемого "приятеля", галицкого каштеляна Претвича, с видимой целью вступить с ними в мирный договор, но с действительной целью выиграть время и задержать их у реки. Затем, узнав о том, что на 20 верст ниже Лубен, у Горошина, имелась переправа через Сулу, весьма удобная по мелководью реки и оттого известная с давних пор татарам, Жолкевский отправил к Горошину отряд своего войска под начальством Юрия Струся, вместе с Кириком Ружанским и Михаилом Вишневецким, и приказал ему, переправившись через Сулу, обойти козаков и, в случае, если они будут еще в городе, стать с правой стороны реки, против моста, и задержать их переход через мост; в противном случае, если козаки успеют перейти мост, стать им в тыл и не пускать от реки в степь, но в том и другом случае стараться сохранить мост через Сулу, Не довольствуясь этим, Жолкевекий отправил и другой отряд жолнеров, всего в 500 человек всадников, под начальством пана Белецкого, некогда учившегося в запорожском войске "рыцарскому порядку и деятельности", и приказал ему идти прямо к Лубнам и быть наготове, чтобы подать помощь, когда окажется в том надобность, пану Струсю. Сам гетман с главными силами двигался не торопясь по прямому шляху к Лубнам и в это время, мая 24 дня, принял под свои знамена в городе Переяславе литовское войско, приведенное к нему князем Богданом Огинским. Во всем этом виден строго обдуманный и хорошо соображенный с местностью план, и от исполнения его зависел исход всего дела борьбы с козаками. Лица, на которых возложено было поручение Жолковским осуществить часть этого плана, вполне оправдали доверие гетмана. Каштелян Претвич, явившись к казакам, стал предлагать им разные, одну за другой льготы и держал их в Лубнах до тех пор, пока не успел сделать своего дела Юрий Струсь. Струсь, снабженный инструкциями Жолкевского, двинулся сперва по прямой дороге к Лубнам; но потом, пройдя половину пути, круто взял направо и, не сообщая никому о своем плане, взял направление вдоль правого берега Сулы и дошел до Горошина. Козаки, ожидавшие поляков только по главному к Лубнам шляху, не позаботились расставить свои чаты в окрестностях Лубен и потому совершенно просмотрели, движение Струся к Горошину. Дойдя до переправы, Струсь перевез боевые снаряды на рыбачьих лодках и связанных из камыша плотах, а конниду перевел вплавь. Белецкий стоял наготове и ждал только момента, чтобы оказать помощь Струсю. Козаки прежде всего заметили Белецкого и вообразив, что за ним по пятам следуют главные силы польского войска, прервали сладкие переговоры с Претвичем, оставили лубенский замок и поспешили к мосту, чтобы перейти Сулу. Видя это, Белецкий бросился было к козакам, но наступившая ночь помещала ему сделать нападение на них. Когда козаки перешли мост ранним утром следующего дня и зажгли его огнем, Белецкий успел только потушить огонь и исправить сделанную порчу в нем. Коэаки не препятствовали, да и не могли препятствовать Белецкому в этом, так как вслед за ним поспешно пришел к Лубнам и сам Жолкевский, и, потому козацкие вожди старались, главным образом, о том, чтобы поскорее отойти от Лубен в степь. Не зная ничего о приготовленной им засаде в тылу, козаки заметили, однако, поэади себя облако пыли, но далеки были от мысли предполагать близкое присутствие поляков и постарались объяснить это движением в степи татар. Только тогда, когда Струсь, заняв позицию, позади казаков, выпалил из пушки, по предварительному условию с гетманом, коэаки поняли, что они очутились в тисках. Они стояли табором за Сулой, в пяти верстах от Лубен, на урочище Солонице и, увидев безвыходность своего положения, сразу не знали, на что им решиться — идти ли дальше в степь или же остановиться на месте; но в степи войско могло быть лишено воды, а в речной низменности, обиловавшей озерами и заточинами, оно было обеспечено водой. Сообразив это, козаки стали устраивать табор и делать окопы. Прежде всего они сделали круг из четырех рядов повозок и сковали цепями колесо с колесом каждой повозки; внутри, за рядами повозок выкопали кругом ров и вдоль рва насыпали высокий, выше повозок, вал; между рвом и валом, в разных местах, сделали несколько ворот, а против каждых из ворот, для прикрытия входа в табор, насыпали по одной горке и на каждой горке поставили пушки; кроме того, в центре табора поделали высокие, выше вала, наполненные землей, срубы и на них поместили особые пушки. В общем козацкий табор одной стороной своей выходил в степь, а другой примыкал к непроходимым болотам реки Сулы. Пока козаки, приготовлялись ко всему этому, польские полководцы беспрепятственно сносились между собой, и в это время Жолкевский, желая выиграть время, отдал приказание Струсю завести мирные переговоры с козацким предводителем Лободой лично знакомым Струсю. Козаки и на этот раз поддались обману и дали свободно приблизиться к себе полякам. Перейдя беспрепятственно лубенский мост, коронное войско, по словам Райнольда Гейденштейна, расположилось вокруг козацкого табора, отрезало козаков от реки и от пастбищ и, не смешиваясь с отрядом Струся, свободно могло сноситься с последним. Охватив кольцом козацкое войско" поляки расположились тремя отрядами в таком порядке: с одной стороны стал Струсь с Рожинским, Вишневецким, Ходкевичем, Фредром, Собесским, Чарниковским, Бекешем, Горностаем и другими; с другой стороны расположился Жолкевский с Щасным-Гербуртом, Ковачевским, Гурским, Сладковским, Тарнавским, венгерцем Липшенем, тремя Потоцкими, Зембжидовским, князем Порыцким, Даниловичем, Гербуртом, двумя Пшерембскими, Плесневским, Улясницким и князем Огинским; с третьей стороны протянулась обыкновенная стража, состоявшая преимущественно из мелкой, но конной шляхты. По общему счету всего войска у поляков было 3500 человек, тогда как у козаков, кроме женщин и детей больше 8 000 человек. Но эти цифры, как и всякие в подобных случаях цифровые показания, нужно принимать только приблизительно, во-первых, потому, что обо всем этом событии рассказывают только польские писатели, число своих всегда уменьшавшие, а число врагов всегда прибавлявшие; во-вторых, потому что относительно польского войска счет велся только дворянам, составлявшим так называемые войсковые хоругви, но каждый дворянин, состоявший в хоругви, должен был нанимать 3 человека солдат недворян, так называемых шеренговых или челядь, входивших в строй хоругви. Относительно же козацкого войска польские писатели могли говорить совсем гадательно, потому что подсчитать всех козаков совсем не было возможности полякам. Устроившись табором и заключившись в него, козаки сразу почувствовали все неудобства своего положения. Прежде всего они почувствовали недостаток в корме для лошадей: для того, чтобы прокормить массу лошадей, нужны были обширные пастбища, а эти пастбища закрыты были для козаков польским войском. Затем вскоре у козаков оказался недостаток в съестных припасах, свежей воде, и полное отсутствие соли. Дело происходила в половине мая 1596 года, и погода стояла очень жаркая. Положение казалось тем более затруднительным, что в козацком таборе вместе с козаками были женщины и дети. Из всех бед самым чувствительным было отсутствие корма для лошадей. Для того, чтобы добыть фураж, козакам нужно было каждый раз вступать в мелкие стычки с жолнерами и каждый раз платиться некоторыми из своих товарищей. В этом случае козаки прибегали к так называемым "герцам", для чего высылали самых лихих и смелых наездников в сторону поляков и приказывали им "задирать ляхов". В пылу задора ляхи гнались за смельчаками к козацкому табору и тут нередко погибали; так погибли житомирский староста Дениско, паны Татицкий, Пеневский, Милковский и другие. А тем временем другие смельчаки козацкие выскакивали в степь и успевали добыть корм для лошадей. Так протекло 14 томительных и тяжелых дней для той и другой стороны. Положение козаков становилось день-ото-дня все тяжелее и безвыходнее, и некоторые из них стали уходить из табора и бежать, куда глаза глядели. От недостатка пищи, воды и корма валились люди и лошади, а от действия страшной жары трупы быстро разлагались и заражали воздух. К тому же, в козацком таборе поднялись споры и раздоры: их поддерживал Жолкевский, беспрерывно сносившийся с Григорием Лободой, но игнорировавший Наливайка. Тогда между козаками произошло смятение и во время этого смятения "наливайковцы" убили Лободу, а вместо него выбрали своим вождем какого-то Кремпского. Выбрав нового вождя и на некоторое время успокоившись, козаки поделали внутри своего табора так называемые "долки" и, залегши в них, метко и безустанно отстреливались от поляков и тем не допускали неприятеля к своим окопам. Оттого положение и самих поляков становилось не менее затруднительно, как и положение козаков. Поляки днем и ночью должны были стоять на стороже вследствие беспрерывных вылазок со стороны своих противников: к ним постоянно врывались смелые наездники, которые пренебрегали всякими опасностями и о которых сложилась даже легенда, будто бы они, будучи девять раз убиты на месте, всякий раз снова оживают и только после десятого раза умирают. Иногда козаки, неожиданно вырвавшись из своего табора, бросались среди белого дня к польскому стану, хватали из него нескольких панов и тут же, на глазах поляков, одних сажали на кол, других четвертовали. От этого поляки должны были быть постоянно на стороже и не сходить со своих коней. Кони их, покрытые страшными ссадинами, или падали от изнурения, или вовсе пропадали. Сами жолнеры терпели недостаток в провизии, которая привозилась издалека и стоила очень дорого, а еще больше того нуждались в воде: вода хотя и была, но мутная и теплая, свежей же и чистой воды вовсе не было. При всем превосходстве положения поляков над козаками все же поляки не могли одолеть козаков: у Жолкевекого недоставало больших полевых пушек, чтобы обстреливать на далекое расстояние козацкий табор; польскому вождю пришлось послать за такими пушками в Киев; к тому же у Жолкевского оказалось слишком мало пехоты, с которой можно было бы подступить к козацкому табору. В ожидании, пока придут из Киева пушки, Жолкевский отдал приказание обступить кругом козацкий табор и, чередуясь посменно, строго следить за козаками днем и ночью, чтобы не дать уйти им в поле. В это время к Жолкевскому прибыл подляшский воевода князь Заславский с 300 всадников. Много раз Наливайко, действовавший отдельно от Кремпского со своим полком, пытался прорваться через польский лагерь, но всякий раз был отбиваем жолнерами. Наконец, пушки были привезены, и июня 4 дня Жолкевский открыл пальбу по козацкому лагерю, поставив в дело все имевшиеся у него в наличности пушки. Два дня не умолкала пальба со стороны поляков. Этот решительный приступ поставил козаков еще в более тяжелое положение в каком они были: поляки лишили казаков окончательно воды и топлива, и козаки брали воду в копанках, а пищу варили под фургонами, на щепках из разбитых возов. Не довольствуясь двухдневной пальбой, Жолкевский назначил на 8 июня общий штурм на козаков и, чтобы иметь больше пехоты, чем было у него, велел конным жолнерам сойти с лошадей и идти в дело пешком. Жолнеры, давно ждавшие развязки дела, с охотой приняли приказание своего вождя. Поляки уже готовы были на приступ и ждали только сигнала, чтобы броситься на козацкий табор. Но в это время между козаками поднялся страшный крик. Козаки, узнав о готовившемся штурме их табора и чуя неминуемую для себя беду, решили просить пощады у Жолкевского и согласиться на все предложенные им раньше того условия: выдать главных своих вожаков, Наливайка, Саулу и Шостака. Но главный из них Наливайко, услыхав о таком решении, стал отбиваться от козаков вместе с некоторыми из своих сторонников. От этой схватки и произошел крик в коэацком таборе. Это было к вечеру. Поляки, услыхав о происшедшем смятении в козацком войске, охватили цепью козацкий табор с намерением ударить на козаков. Но козаки заиграли в боевые трубы и ударили в походные бубны и объявили, что они выдадут польскому вождю своих начальников. Поляки остановились. Тогда козаки схватили Наливайка в то время, когда он успел было вскочить в ров с намерением убежать, пробившись через польскую цепь, и на следующий день, 8 июня, представили его Жолкевскому. Других "зачинщиков", Савулу и Шостака с товарищами, козакн обещали представить на следующий день, а вместе с тем обещали отдать всю свою армату и все хоругви, пожалованные им иностранными государями, а взамен всего того просили даровать им свободу. Жолкевский, выслушав козацких парламентеров, потребовал, чтобы прежде всего каждый пан взял из среды козаков своего подданного, которого он опознает, хотя бы этот подданный уже пять лет принадлежал к козацкому сословию. Выслушав такое требование, козаки отвечали, что они на все готовы, но выдавать своих товарищей не желают и будут обороняться до последней капли крови. "Обороняйтесь", отвечал Жолкевский козакам, и в этот же момент поляки с оружием в руках бросились на козацкий табор. Козаки, не успели ни взяться за оружие, ни построиться в ряды, и пустились в рассыпную. Поляки разбили их немилосердно, по словам Иоахима Бельского, и в короткое время так много иссекли, что трупы лежали на трупах более, чем на милю расстояния. Из 10 000 человек козаков вместе с женами и детьми только полторы тысячи, под начальством Кремпского, успели спастись и уйти в степь. Победителям досталось много оружия, 24 пушки, два цесарских императора Рудольфа II знамени, одно эрцгерцога Максимилияна знамя, одна пара цесарских серебряных котлов, незначительная войсковая казна и так называемое турецкое добро, оценённое поляками всего лишь в 4 000 злотых. Так рассказывает о конце солоницкого дела польский историк Иоахим Бельский. Несколько иначе передает финал его секретарь Замойского, Райнольд Гейденштейн. Он говорит, что многие из поляков советовали Жолкевскому, для примера и острастки на будущее время, вырезать всех козаков до последнего. Но Жолкевский побоялся довести козаков до отчаяния в видах сохранения собственного войска: после долгой осады их оставалось все еще, не считая жен и детей, около 800 человек, и Жолкевский предложил им следующие условия капитуляции: Немедленно разойтись по домам и никогда без королевского позволения не собираться. Выдать всех зачинщиков бунта вместе с хоругвями и другими войсковыми знаками, присланными им иноземными монархами, а также отдать пушки, ядра, порох и другие военные снаряды. Вернуть все, что успели награбить себе козаки, и отдать свой скарб польскому войску. Освободить на волю всех пленников. Условия эти были немедленно исполнены: козаки выдали своих предводителей и разошлись во все стороны, а в том числе и Кремпский со своими козаками [66]. Полагают, что последний, выйдя из табора под Солоницей, успел соединиться с козацким атаманом Подвысоцким и уйти на Низ в Сичу [67]. И точно, близость Подвысоцкого и более или менее безопасное положение его относительно поляков совершенно позволяют принять это предположение. Подвысоцкий во все время солоницкой битвы стоял со своими чайками и низовыми козаками на реке Днепре, против устья реки Сулы и если не мог подать помощь своим в критическую минуту, то в этом ему мешали польские чаты, расставленные вдоль Сулы. Зато козацкий атаман, не желая оставаться без дела, занялся истреблением городов и сел, принадлежавших находившимся под Лубнами панам. Он действовал на Суле до тех пор, пока не узнал о поражении козаков под Солоницей, после чего повернул назад и поплыл вниз. Именно в это время к нему и мог пристать Кремпский с 1 500 козаков. Тот же Райнольд Гейденштейн говорит, что после поражения козаков под Солоницей гетман Жолкевский поручил черкасскому подстаросте уговорить Каспара Подвысоцкого приостановить разорение панских имений, и Подвысоцкий немедленно удалился на Низ, А Иоахим Бельский, рассказывая о козацком вожде Кремпском после удаления его из-под Солоницы, замечает, что, уйдя за пороги, Кремпский держал себя там смирно и никакого "зла" не затевал. Специальный исследователь первых козацких движений в Речи Посполитой [68], рассказывая о конце солоницкого дела, на основании письма Претвича к Нечковскому, думает, что "никакого определенного термина заключения мира (между козаками и поляками) не было": козаки просто на время стихли, ожидая, пока дело само собой уляжется, а поляки нашли за лучшее не разжигать страстей побежденных. Так или иначе, но сила оказалась на этот раз на стороне поляков, и Жолкевский, покинув поле битвы, вернулся в Киев, а оттуда в город Львов и тут вручил коронному гетману Яну Замойскому, все свои военные трофеи и нескольких человек пленных козаков с Наливайком во главе. Пленников из города Львова отправили, под начальством шляхтича Поребского, в Варшаву. В Варшаве поляки шесть человек козаков казнили немедленно, а Наливайка держали до тех пор, пока собрался всеобщий сейм. Во время сейма ему отрубили голову, а тело четвертовали и каждую отсеченную часть развесили по разным местам. Впоследствии между украинцами сложилось предание, попавшее и на страницы малороссийских летописей, будто бы Наливайко был сожжен живым в медной кобыле или в медном воле в Варшаве по приказу самого короля [69]. В борьбе Лободы и Наливайка с поляками гораздо яснее высказались причины вражды козаков против поляков, чем в борьбе Косинского и низовых козаков с Волынскими панами. Что там было одним лишь намеком, то здесь определялось в ясно выраженные формы. Таких причин было в это время три: сословная, экономическая и религиозная [70]. Сословная причина состояла в том, что на Украйне, целое сословие людей, после политической унии 1569 года в Люблине, совсем не было признано законами Речи Посполитой на самостоятельное существование: как неподходящее ни к дворянству, ни к хлопству, козацкое сословие оказывалось аномалией среди существующих сословий и последовательно приводилось к сокращению в его численности. Польское правительство открыто действовало против козаков; но также открыто отстаивало права своего существования и козацкое сословие. На подмогу козакам шло низшее сословие Украйны. Последнее, находившееся до Люблинской унии в свободных, по литовскому статуту, отношениях к землевладельцам, со второй половины XVI столетия стало терять свою личную свободу и испытывать тяжкий гнет со стороны польских землевладельцев, смотревших на людей простого звания не только как на низшую породу людей, а даже как на бессловесный скот — "быдло", собачью кровь — "пся кревь". Но тяжелое состояние низшего сословия на Украйне, кроме того, зависело еще и от других причин, экономического положения и притеснения веры православной. Экономическое положение низшего населения Украйны зависело от перемены с половины XVI столетия системы хозяйства во всем польско-литовском государстве: до половины означенного столетия в западно-русских землях, как замечено было при вопросе о происхождении козачества, хозяйство лесное преобладало над земледелием. Но такая система народно-государственного хозяйства возможна была только при незначительности населения и при небольших народных потребностях. С увеличением населения и с постепенным, в течении веков, истощением и без того скудной в западно-русском крае почвы, явилась потребность в больших участках плодородного чернозема. Такой потребности могла удовлетворить только Украйна с ее обширными и богатыми черноземными залежами. И польские паны массами потянулись на Украйну после присоединения ее к польско-литовской республике. Большие и мелкие паны постоянно выпрашивали у королей листы на право владения разными маетностями на Украйне и шли туда, как немецкие пионеры нашего времени в новые и мало обитаемые земли. Но для того, чтобы удержать в своих руках такие земли, чтобы в достаточном количестве обработать и защитить их от набегов татар, панам нужны были рабочие руки. Но паны не имели в те поры понятия о свободных работниках и стали обращать низшее население Украины, а иногда и свободных козаков, в крепостное состояние. Крестьяне же и козаки, нестерпя такого положения, стали покидать родные места на Украйне и убегать на Запорожье, а оттуда, с оружием в руках, выходить против своих притеснителей, панов. Так, Григорий Лобода и Матвей Саула прямо объявили, что они идут на Белоруссию добыть "хлеба-соли", а Северин Наливайко собирал вокруг себя "панских подданных", добивался везде "стаций", трусил панские "шкатулки" и норовил отобрать у панов все то, что нажито ими через хлопов и придворных слуг. К двум названным причинам присоединилась и третья, обида православию. Трудно сказать, какой из двух, экономической или религиозной причине нужно отдать в этом отношении предпочтение: с одной стороны нельзя не сказать того, что простой народ берется за кол только тогда, когда у него отнимают кусок хлеба изо рта; а с другой — нельзя умолчать и о том, что для украинского народа оскорбление предковской православной веры всегда, по справедливости, считалось самой горькой и самой тяжкой из всех обид. А что обида православию имелась в виду при борьбе козаков, под начальством Наливайка, с поляками это видно из нападений козацкого вождя на католические костелы, на имения униатского епископа Терлецкого и брата его, на панов, сторонников уиии. Лучшим указателем в этом случае могут служить наезды священника Демьяна Наливайка, ученого защитника православия, на имения польских духовных и светских особ, сторонников унии. Так или иначе, но, усмирив козаков, польское правительство издало грозное постановление для всех украино-запорожских коэаков: низовцы объявлялись врагами отечества, достойными смертной казни. Но это постановление только озлобляло козаков и увеличивало общее число их товариства: "Напрасно повторялось панам и дозорцам ловить и заковывать гультяев, бегавших из королевских и дедичных имений, и возвращать их в места прежнего жительства, где их могли тотчас же казнить жестокой смертью. Пока Запорожье со своими днепровскими и приднепровскими трущобами не было во власти панов, нельзя было задушить козачества. Бежавший от панов народ находил себе первое пристанище на Низу" [71]. Содержание второго тома   www.pseudology.org