Киев, "Наукова думка", 1990 Дмитрий Иванович Яворницкий История запорожских козаков Том второй. Глава 1 Происхождение козаков. — Козаки татарские; козаки южнорусские; козаки низовые или запорожские.— Причины появления южнорусского козачества. - Начало отделения Запорожских казаков от украинских. — Шесть периодов исторической жизни запорожских козаков. — Смешивание запорожских казаков с украинскими в Москве и строгое различие их самих от гетманских козаков. — Первые вожди, соединившие для общей цели козаков. — Князь Дмитрий Вишневецкий, его поход на низовье Днепра, первая попытка основания Сичи на острове Хортице, служба русскому царю, польскому королю, поход в Молдовию и трагическая кончина в Царьграде. Как все основы нашей политической и религиозной жизни коренятся в колыбели рода человеческого Средней Азии, так и начало козачества надо искать не в Европе, а в Азии. К этому приводят нас как филологические соображения, так и исторические данные. Слово "козак" или, правильнее, "казак"— несомненно восточное слово, подобно словам "аксак, арак, байрак, бузак, буртах, гайдамак, инак, кабак, кишлак, кулак, кунак, сугак, табак, чу(а)прак, чумак" и многие другие в этом роде слова, имеющие весьма распространенное во многих тюркских словах окончание "ак". У туземцев Средней Азии, сартов. в настоящее время в употреблении слово "казакы", что значит пороховница [1]. Название это заимствовано сартами от киргизов, кочевого и воинственного народа Средней Азии. которые сами себя всегда называли и теперь называют не киргизами, а, казаками: "кыркыз" или "таргиз" есть только один из многочисленных родов, на которые делятся "казаки". Многие из называемых нами "киргизами" вовсе даже не знают этого названия и при вопросе, кто они, всегда отвечают, что они "казаки". "Казак" с гордостью отличает себя от сарта, таджика, таранчи, — от всех оседлых, невоинственных, обленившихся, обнежившихся людей. Сами оседлые жители Средней Азии, произнося слово "казак", разумеют под ним человека неоседлего, подвижного, всегда готового к войне, склонного к разбоям, грабежам, захватам. Искони веков "казаки", обитавшие в Средней Азии, называли себя этим именем (казак, кайсак); с этим именем они известны туземным среднеазиатским историкам, каков, между прочим, кокандский повествователь Ниаз-Мухаммад; с этим же именем они уже в первой половине XVI столетия делали приступы к большим и многолюдным городам Средней Азии, много раз побеждали правителей их [2] и под конец уступили только силе могущественного бухарского эмира [3]. Ученые языковеды в слове "казак", или полнее "кай-сак", видят два слова: "кай"—легко и "сак"—вьюк, т.е. легковьючный. Те же ученые слово "сак" видят в имени древнейших обитателей Турана (теперешнего Туркестана), саков, народа арийского происхождения; для туранских арийцев название "сак" было таким же нарицательным, как в наше время название "чернокожий", "желтокожий". Это же слово "сак" и с тем же значением "мешок" или "подходный вьюк" сделалось достоянием большинства народов арийского происхождения, не исключая даже и славян, у которых было в употреблении слово "сак — ва" в значении вьючной сетки. У древнейших арийцев слово "сак" переняли тюрки и образовали из него сложное "кай-сак", т. е. легковьючный [4]. Таким образом и понятие, и название слова "казак" впервые встречается в Средней Азии, откуда оно, очевидно, перешло и в европейскую Россию. Перейти же в Россию оно могло только с приходом в нее тюрко-татар, на что указывает и то обстоятельство, что до появления тюрко-татар на юге Руси ни в одном списке русских летописей не встречается слово "казак". Впервые слово "казак" делается известным у половцев, народов тюркского происхождения с XI века по Р. X.; на языке половцев "казак" означало "стража, передового; ночного и дневного" [5]. В течение XII, XIII и XIV веков известий о козаках ни в каких источниках не имеется. Зато с конца XV века барону Герберштейну, приезжавшему на Русь от немецкого императора Максимилиана к великому князю Василию III, известна была уже целая орда кайсацкая [6]. С этого же времени идут последовательные указания о существовании козаков в разных местах южной России. В 1469 году многочисленное татарское войско, составившееся за Волгой из беглецов, разбойников и изгнанников и назвавшееся козаками, по словам польского историка Длугоша, прошло от Волги за Днепр и опустошило Подолию [7]. В 1492 году, при том же князе Иване III и крымском хане Менгли-Герае, стали известны ордынские козаки. В 1501 году Иван III жаловался турецкому султану на азовских козаков, от которых сильно страдали наши послы и купцы [8]. Несколько позже этого сын Ивана III, Василий Иванович, требовал от султана, чтобы он запретил азовским и белогородским козакам подавать помощь Литве, воевавшей с Москвой; в то же время, когда русский посол Коробов, бывший в Азове, потребовал себе провожатых для проезда через степи, то ему отвечали, что в провожатые за отсутствием азовских козаков, ему некого дать [9]. В 1510 году известны были козаки в Белогороде или Аккермане, Перекопе и Крыму. В Крыму все татары этого времени разделялись на три сословия: углан или улан [10], князей и козаков; улане принадлежали к верхнему сословию; князья — к среднему, владевшему поземельной собственностью, но зато постоянно воевавшему и от этого получавшему добычу; козаки — к низшему сословию [11]. Крымский хан Менгли-Герай, заключая договор с русским царем Иваном Васильевичем Грозным, обещал не дозволять "воевать ни уланам, ни князьям, ни козакам" [12]. В этом же 1510 году великий князь литовский Сигизмунд I жаловался крымскому хану на перекопских козаков, нападавших на литовские области. В 1516 году крымский хан Мухаммад-Герай писал Сигизмунду I, что происшедшее нападение татар на Украйну сделано было белогородскими козаками [13]. В 1550 году литовский писатель Михалон Литвин между разными татарскими ордами упоминает и о козацкой орде [14]. В 1561 году перекопский царь писал польскому королю Сигизмунду-Августу о желании 24-х белогородских татарских козаков "оказать службу литовскому государю идти на землю московскую"; приложенные при письме перекопского царя имена белогородских козаков все восточного происхождения, каковы: Аглаберды, Али-чембей, Акмалла-ага, Бакай-ага, Бассан-али, Джарлы-ага, Чабан-ага и другие [15]. Вслед за известием о татарских козаках находим известие и о южнорусских. По мнению Максимовича, исторически известными становятся на Украйне козаки уже с 1471 года, когда киевское княжество обращено было в воеводство [16]. По известию летописца XVI века Мартина Бельского в 1489 году, во время преследования татар, ворвавшихся в Подолию, сыном короля Казимира IV, Яном Альбрехтом, впереди литовского войска шли до притока Буга, Саврана, козаки, хорошо знавшие местность Побужья [17]. По указанию Антоновича, именем козаков в 1491 году назвались крестьяне в Червоной Руси, восставшие на защиту своих прав [18]. Но документальное свидетельство о существовании украинских козаков в первый раз встречается в 1499 году в уставной грамоте великого князя литовского Александра, данной киевскому войту и мещанам о воеводских доходах: "Который козаки зъ верху Днепра и сь иншихъ сторонъ ходятъ водою на низъ до Черкасъ и дал}Ъй, а што тамъ здобудуть, съ того со всего воеводЪ десятое (десятую долю) маютъ давати; а коли рыбы привозятъ зъверху, або зъ низу, просолныи (ой) и вялын(ой) до мъста юевскаго, тоди маетъ осичникъ воеводинъ то осмотръти и обмитити (помЪтить) и маетъ на городъ взяти отъ бочки рыбъ по шести грошей, а отъ вялыхъ рыбъ и свъжихъ десятое (десятую щтуку). А коли привезутъ до мъста кiевскаго рыбу свъжую, осетры, тогды не мають ихъ цъликомъ продавати, оли-жъ (но) мусить осичникъ отъ каждого осетра по хребтинЪ взяти, а любо (либо) отъ десяти осетровъ десятаго осетра" [19]. В 1503 году становятся известными черкасские козаки и козаки князь-Димитрия [20]. Те и другие составляли уже иррегулярное войско в Литве; они организованы были по мысли правительства для защиты границ Литвы от набегов татар и состояли в ведении так называемых старост, т. е. управителей областей городов и замков государства [21]. Такие козаки набирались самими старостами и нередко прозывались именами или фамилиями самих же старост: козаки князь-Димитрия, козаки князь-Ружинского, козаки Мировицкого [22]. В это же время становятся известными особые роты или военные отряды в козачьем быту: так под 1503 годом польский хронист Пясецкий упоминает о Щуровой козачьей роте в городе Черкассах [23]. В 1508 году одна часть козаков под начальством брацлавского и виленского старосты князя Константина Ивановича Острожского разгромила на голову загон татар, грабивших пограничные области Литовской Руси; другая часть кизаков под начальством "славного козака Полюса-русака" разбила другой загон татар [24]. В 1512 году козаки, вместе с поляками и украинскими насельниками, участвовали в погоне за татарской ордой, ворвавшейся в южные пределы Литовского великого княжества. Начальниками над козаками и поляками были князь Константин Иванович Острожский и каменецкий староста Предслав Ляндскоронский. Последний известен был как лучший полководец своего времени, много путешествовавший по разным странам Европы и Азии, изучивший все боевые приемы лучших европейских и азиатских полководцев. Во время столкновения козаков с татарами первыми ударили на врагов козаки: сами поляки уступили козакам право первого нападения на татар только после настоятельных убеждений со стороны Острожского, находившего козаков хотя и мало "збройными", но зато считавшего их в военном деле с мусульманами более, нежели поляки, опытными. В 1516 году козаки под начальством Ляндскоронского ходили походом под турецкий город Белгород, захватили там множество лошадей, рогатого скота и овец, но на обратном пути были настигнуты татарами и турками у озера Овидова под Очаковым, разбили на голову неприятелей и возвратились домой с большой татарской и турецкой добычей [25]. Этот год считается у польских летописцев уже годом значительного развития южнорусского козачества. В 1527 году на Козаков черкасских и каневских жаловался крымский хан Саип-Герай королю Сигизмунду I за то, что они, становясь под татарскими улусами, делали нападения на татар: "Приходят к ним черкасские и каневские козаки, становятся над улусами нашими на Днепре и вред наносят нашим людям; я много раз посылал к вашей милости, чтоб вы остановили их, но вы их остановить не хотели; я шел на московского князя, 30 человек за болезнью вернулись от моего войска: козаки поранили их и коней побрали. Хорошо ли это? Черкасские и каневские властители пускают козаков вместе с козаками неприятеля твоего и моего (т. е. московского князя) козаками путивльскими по Днепру под наши улусы, и что только в нашем панстве узнают, дают весть в Москву" [26]. В 1528 году те же козаки под начальством Хмельницкого старосты Предслава Ляндскоронского, черкасского Евстафия Дашковича, а также старост винницкого и брацлавского, принимали участие в походе под турецкий город Очаков; в этом походе козаки три раза разбили татар и взяли в добычу 500 коней и 30000 голов скота [27]. С этого времени козаки стали приобретать особенную известность, и этому способствовал немало "знаменитый козак" Евстафий или Остап Дашкович, сперва литовский воевода, потом черкасско-каневский староста, уроженец города Овруча, человек православной веры. Евстафий Дашкович воевал сперва против турок и побывал в плену у татар (в 1523 году), служил несколько лет великим русским князьям Ивану и Василию, помогал им в войне против поляков, затем снова возвратился в Литву к Сигизмунду [28] и получил в управление города Черкассы и Канев на правом берегу Днепра ниже Киева. Управляя этими городами, он привлек к себе такое множество козаков, что сделал оба города надолго ядром всего южнорусского козачества. В 1531 году на город Черкассы [29] сделал нападение крымский хан Саадат-Герай; Дашкович мужественно оборонял черкасский замок от татар, а потом через два года после этого представил особый проект на сейме в Пиотркове защиты границ Литовского княжества против татарских вторжений. В этом проекте Дашкович высказал необходимость построения поблизости к татарам, на одном из малодоступных островов Днепра, замка и содержания в нем постоянной стражи из козаков в 2 000 человек, которая, плавая по реке на чайках, препятствовали бы татарам переправляться через Днепр. К этим 2 000 козаков Дашкович предлагал прибавить еще несколько сот человек, которые бы добывали в окружностях необходимые припасы и доставляли их козакам на острова. Предложение Дашковича всем участникам сейма понравилось, но не было приведено в исполнение [30]. В 1530 году при споре каневских мещан со своим старостой Пеньком, который "кривды великiя и утиски чинилъ и новины вводилъ", а кроме того "порогъ ихъ звучный мещанский, на имя Звонецъ, на ДнЪпрЪ, на себя отнималъ" и половину имущества умершего или попавшегося в плен козака на себя отбирал, постановлено было киевским воеводой Немировичем: Звонецкого порога старосте совсем не касаться, а из имущества козака, если он, не имея ни жены, ни детей, умрет или попадется к татарам, одну половину отдавать на помин души тому, кому он сам завещает [31]. В 1540 году козаки черкасско-каневского старосты, князя Михаила Вишневецкого, боясь наказания за своих товарищей, ушедших на Москву, оставили замки и засели ниже их на реке Днепре; князь Михаил Вишневецкий ходатайствовал за них перед королем Сигизнундом-Августом о высылке им охранного листа для возвращения в замки [32]. В 1541 году король Сигизмунд-Август писал князю Коширскому, справце Киевского воеводства, что он уже много раз приказывал ему и с лаской, и с угрозой, удерживать "тамошних" козаков от того, чтобы они не ходили на татарские улусы и не чинили там никакой "шкоды", но князь никогда не действовал сообразно королевскому приказанию, козаков от "шкод" не удерживал и даже сам позволял им чинить то: "И теперь черезъ нашего посла, пана Горностая, перекопскiй царь пишетъ намъ, что наши козаки прошлыми разами, неизвЪстно откуда пришедши, на людей его, которые шли воевать Москву, ударили на Каиры [33], 20 человЪкъ до смерти убили и 250 коней у нихъ взяли, а гонца, который к намъ посланъ былъ, того на ДнЪпръ погромили и имущества его себЪ побрали; кромЪ того, тЪхъ людей царя перекопскаго, которые в полЪ кочуютъ, тЪхъ козаки ваши часто бьютъ и имущества ихъ себЪ забираютъ, а котораго гонца своего брать перекопскаго царя царь казанскiй, къ намъ посылать, и того гонца на ДнЪпрЪ погромили и статки его себЪ побрали". Для того чтобы козаки на будущее время, уходя из Киева на низовье Днепра за рыбой и бобрами, не позволяли себе никакого своевольства и не чинили никаких шкод подданным царя перекопского, король отправил в Киев своего дворянина Огрета Солтовича и приказал ему всех киевских козаков списать в реестр и реестр доставить себе. Воеводы должны знать, кто из козаков и сколько их отправляется на низовье Днепра, чтобы после возвращения их назад, можно было с кого спрашивать в случае ослушания и неповиновения королевской воле и приказанию. Такого же содержания посланы были грамоты старостам, киевскому Бобоедову и черкасскому князю Пронскому [34]. В 1545 году козаки спустились к турецкому городу Очакову, напали там на турецких послов и пограбили их: турецкое правительство заявило об этом жалобу Сигизмунду-Августу, и король должен был возместить убытки потерпевших из королевского "скарбу" [35]. К этому же году относятся первые указания на существование козаков как отдельного сословия от других литовскопольских и русских сословий — шляхетского, мещанского и хлопского; они живут и по городам, и по селам, занимаются разными промыслами и составляют особые общины для постоянной обороны против мусульман; так это было в воеводствах Каневском, Брацлавском. Черкасском, Могилевском и др. [36] В 1546 году путивльский воевода писал, в Москву великому князю Василию III: "Ныне, государь, козаков в поле много, и черкасцев, и киян, и твоих государевых,— вышли государь, на помощь всех украин" [37]. В 1547 году коэаки под начальством Берната Претвица, старосты барского, преследовали до Очакова татар, наскочивших на польские владения около Винницы и захвативших несколько человек русских в плен. Так как татары успели уже отправить христиан в оковах в город Кафу, то козаки со своим предводителем "знаменито" отметили татарам, захватили полон и благополучно вернулись домой [38], повторив свой поход против татар и на следующий 1548 год. В 1542 году при описании черкасского и каневского замков между оседлыми сословиями упоминаются и козаки в смысле временных посетителей замков: "ОкромЪ осилыхъ бояръ и мЪщанъ бываютъ у нихъ (черкассцев) прохожiе козаки; сей зимы было ихъ разомъ о полъ-третяста. А кромЪ того бываетъ тамъ (в Каневе) людей прохожихъ, козаковъ неосЪлыхъ, а бываетъ ихъ неравно завжды, але яко которыхъ часовъ" [39]. В тех же описаниях замков имеются указания и на самые занятия черкасских и каневских козаков: одни из них добывают в неприятельской земле "бутынки" (добычу) и лучшее из своей добычи, пленников, коней и другое дают старостам по их выборам; другие пребывают по левому берегу Днепра (теперешней Полтавской губернии) и "живутъ тамъ на мясЪ, на рыбЪ, на меду, с пасЪкъ, с свепетов и сытятъ тамъ себЪ медъ яко дома"; третьи, оставаясь в замке, "ходятъ съ Черкасъ озеръ тыхъ (принадлежащих Черкасскому замку) волочити, а которые домовъ въ Черкасахъ не маютъ, тые даютъ старостЪ колядки (передрождественскую подать) по 6 грошей и сЪна косятъ ему по два дня толоками за его стравой (пропитанием) и за медомъ; а которые козаки, не уходячи въ козацтво на поле, а ни рЪкою на низъ, служать въ мЪстахъ (замках) боярамъ, або мЪщанамъ, тыи колядки давати, або сЪна косити не повинни", О каневских козаках, кроме того, говорилось, что, отправляясь на городские уходы, добывая там рыбу, бобров и мед и возвращаясь назад, они половину обязаны были давать своему старосте [40]. Таким образом, из всех приведенных документальных данных видно, что первоначально на юге России явились козаки татарские, за татарскими козаками—козаки украинные или южнорусские, чисто славянской народности. В первое время южнорусские козаки представляли собой не больше как пограничную стражу, состоявшую под главным ведением воевод и второстепенных старост литовско-русских пограничных замков и городов. Популярнейшим из старост Ляндскоронскому и в особенности Дашковичу, сколько известно, выпала первая роль если не организовать козацкое сословие, как утверждают это польские писатели Несецкий, Старовольский, Зиморович и немецкий историк Энгель [41], то по крайней мере сплотить его в одно целое. При них ядром малороссийского козачества сделались города Черкассы и Канев; а скоро после них козачество, постепенно увеличиваясь в своей численности, заняло Киевскую, Черниговскую, Полтавскую и южную часть Подольской губернии. Однако рядом с козаками-пограничниками и их начальниками-старостами изредка действовали и независимые "купы" козаков под начальством собственных вожаков. Своим вожакам козаки давали название гетманов (от немецкого hauptmann — капитан) и первоначально придавали этому слову значение вообще предводителя, не соединяя с ним представления ни об административной, ни о судебной власти, как было впоследствии. Целью первых движений малороссийских козаков из городов в степи, как показывают приведенные свидетельства 1489, 1499, 1552 годов, были интересы военные и промышленные. Так одни из них уже в это время воевали у Буга с татарами; другие, в качестве рыболовов, звероловов, пасечников и мелких торговцев, отправлялись к Днепру за разного рода добычей. Такова видимая картина начала и развития южнорусского козачества. Но за этой видимой картиной скрывается несколько причин, благодаря которым южнорусское козачество, начавшись небольшими купами, дошло до развития в целое сословие и разлилось по обширной территории Малороссии и потом Запорожья. В ряду таких причин первое место занимает причина земельная. Действие этой причины началось с переменой земельных отношений в южнорусских областях после перехода Киевского княжества в 1471 году к Литве и обращения его в воеводство, Литва, присоединив к себе русские области, ввела в них собственный, феодальный порядок государственного строя, и тогда под влиянием этого порядка принцип земельного владения на Украйне стал складываться совершенно иначе, чем он выражался в течение многих веков дотоле. По принципам южнорусского государственного строя земля принадлежала не отдельному лицу и не целому сословию, а считалась собственностью общины. По феодальному принципу литовского государственного строя земля считалась собственностью государя и раздавалась им лицам высшего и среднего сословия, отличавшимся на военном, административном или придворном поприще и потому считавшимся правоспособными на пользование земельными участками; крестьяне же, как низший класс населения, считались неправоспособными и потому не имевшими права лично на обладание землей. Этот принцип применен был и в отношении украинского населения, поступившего под власть литовского князя. Отсюда естественно, что южнорусское население, встретив невиданный им порядок вещей и постепенно обезземелившись, стало бросать центральные места государства и уходить на окраины его. Пользуясь правом перехода от одного места на другое, оно не встречало никаких препятствий при своих передвижениях и даже находило сочувствие со стороны властных лиц, так как при отсутствии постоянных войск в литовском государстве тогдашнего времени, могло стать оплотом на порубежных владениях Литвы против подвижных, воинственных и жадных к добыче татарских наездников. Это и было первой из причин появления на Украйне южнорусского козачества. Второе место в образовании южнорусского казачества занимает экономическая причина. Эта причина стоит в зависимости от системы обработки земли в центральных областях великолитовского княжества до половины XVI столетия. До означенного времени в Великом Литовском княжестве ценными землями считались земли лесные, водные и болотные, на которых можно было вести лесное хозяйство, добывать рыбу, ловить зверей ("бобровые гоны"), разводить пчел ("пчелиные борты"). Земли же с черноземными залежами считались малоценными; самая обработка земли практиковалась в весьма малых размерах, единственно для первых потребностей хозяйств. Оттого до 1569 года, или до так называемой Люблинской унии, литовские помещики совсем отказывались от окраинных черноземных земель, и правительство предоставляло их во владение низшему сословию. Но низшее сословие, получая эти земли в свои руки, должно было на собственный страх и защищать их от воинственных соседей, чтобы удержать свое имущество и вместе с тем защитить семьи от хищных соседей, поселенцы украйных земель должны были взяться за оружие и стать на военную ногу, а это и было второй из причин появления южнорусского козачества. Третьей причиной появления южнорусского козачества было существование в Белграде, Крыму и Азове татарских козаков. Уходя в степи ради зверя, дичи, скотоводства и пчеловодства, выплывая в реки и лиманы ради рыбы и соли, южноруссы постоянно сталкивались с татарскими козаками и постепенно усваивали от них как отдельные слова, так и костюм, вооружение, самые приемы битвы и наименование козаков. Если заимствование одного народа у другого происходит на почве мирных сношений, то тем больше делается заимствований между народами, поставленными во враждебные и воинственные друг к другу отношения: в этом случае, чтобы научиться побеждать более сильного неприятеля, нужно изучить все тонкости его боевой тактики и взять в руки одинаковое с ним оружие, надо, одним словом, располагать равномерными с ним боевыми средствами. Мирное южнорусское население, силою земельных и экономических обстоятельств вытесненное из центральных областей своего государства в степные окраины и ставшее лицом к лицу с воинственным азиатом-наездником, волей-неволей усвоило себе все боевые приемы и самое наименование "козака". Четвертой причиной появления южнорусского козачества была близость вольных степей. Чтобы вырости, воспитать целое сословие или общину воинов, для этого нужен простор, нужны вольные земли, свободная, никем не занятая территория или, по крайней мере, окраины, пограничные со степной равниной. Оттого мы и видим, что как в самой Азии, так и в европейской России козачество всегда начиналось на пограничной территории государств, развивалось и ширилось на открытых стенных равнинах. Так было и в южной России; сами южнорусские козаки, понимая это лучше, чем кто другой, вложили добытую ими историческую истину в пословицу "степ та воля — козацька доля", т. е. воля начинается там, где начинается вольная степь и вне степи нет ни козака, ни воли. Наконец, в ряду перечисленных причин возникновения южнорусского козачества нельзя умолчать и об этнографичесгах особенностях южнорусской народности, которой в силу самой исторической подготовки весьма сродна была такая форма общественной жизни как козацкая община. Дело в том, что южнорусская народность, воспитанная на вечевом строе, самосуде и самоуправлении, потом ставшая в зависимость от Литовского Великого княжества и не вполне вошедшая в колею государственных порядков его, оттого потянувшаяся на свободные, никем не завитые места, естественно могла стремиться воскресить в своей памяти "давно померкшие идеалы" некогда существовавших в южной Руси на началах полного самоуправления, общественных порядков и также естественно могла стремиться повторить их на новых землях, вдали от феодально-аристократических порядков Литвы и Польши. И точно, Запорожье с его товариществом, выборным началом старшин, войсковыми радами, общим скарбом, общей для старшин и простой массы пищей, отдельными куренями — все это те же общинно-вечевые порядки древней южнорусской жизни, но только дошедшие до самого высшего предела развития [42]. Так или иначе, но документальные данные говорят, что первоначально на юге теперешней России появилось татарское казачество, за ним возникло и образовалось городовое, малороссийское козачество. За городовым, малороссийским следовало низовое или запорожское козачество. Отправляясь из Киевского воеводства в низовья Днепра за рыбой, бобрами, солью, дикими конями и другой добычей, городовые козаки насиживали там места для низового запорожского или вольного козачества, не подчиняющегося ни воеводам, ни старостам, а слушавшегося лишь своих собственных вожаков или атаманов. Конечно, община низовых козаков сложилась не сразу, а постепенно и число ее последовательно увеличивалось различными людьми, недовольными существовавшими в польско-литовском государстве порядками и искавшими выходами из своего тяжелого положения. По месту своего жительства, на низовьях Днепра за порогами, вольное козачество называлось низовым или запорожским войском. С XV до половины XVI века этим именем назывались как собственно те, которые жили на Низу, за порогами Днепра, низовые или запорожские козаки; так и те, которые жили выше порогов, городовые или реестровые и нереестровые козаки; они именовались общим именем "войска его королевской милости запорожского". С половины XVI века городовые козаки обособились от низовых, но удержали свое название "войска запорожского", хотя, живя в городах Украйны, не имели никакого основания называться этим именем; низовые козаки, навсегда отделившись от городовых, стали именоваться по праву запорожцами, сичевиками и строго отличали себя от городовых козаков. В 1751 году запорожские козаки заявили официальную жалобу на то, что городовые козаки и их полковая старшина не по праву "называют себя и подписываются войском запорожским" [43]. В Москве часто смешивали собственно запорожских с городовыми украинскими козаками и нередко тех и других именовали общим именем "запорожских черкас". Первым указанием отделения низовых или запорожских козаков от украинских или городовых нужно считать указание 1568 года, когда козаки стали "на Низу, на ДнЪпрЪ, въ полЪ и на иныхъ входахъ перемЪшкивать", т. е. проживать или иметь оседлости [44], Но более определенным указанием обособления низового козачества от городового может служить реформа короля Стефана Батория, последовавшая, приблизительно, около 1583 года [45], о разделении украинских козаков на реестровых и нереестровых, когда реестровые объявлены были, так сказать, подзаконным козацким сословием, а нереестровые внезаконным. Последние, горя ненавистью к правительству, устремились за пороги Днепра и там установили "свою волю, свою правду, свою силу". Наконец, резкое разделение запорожских козаков от городовых окончательно установилось в первой половине XVII века. Начавшись со второй половины XVI столетия и просуществовав почти до конца XVIII, запорожцы до 1654 года находились в зависимости от Литвы и Польши, а с этого времени вошли в зависимость от России: на Переяславской раде они признали власть малороссийского гетмана и через него должны были сноситься с московским царем. Однако зависимость запорожцев от Литвы и Польши была более номинальной, нежели фактической. Так, хотя по указам литовско-польских королей Сигизмунда-Августа и Стефана Батория запорожские козаки должны были повиноваться старшине украинских козаков, но они не обращали внимания на эти указы. Поддерживая тесную связь с Украйной, они жили совершенно независимой от нее жизнью: "Не отступая повиновением от гетмана по внешнему виду, надеясь на свою отдаленность, запорожцы всегда мало и тогда только, когда им прибыльно казалось, повелениям малороссийского гетмана повиновались. Даже и тогда, когда гетманы стали именоваться гетманами обеих сторон Днепра, власть их в действительности не простиралась далее Кременчуга и Переволочной" [46]. В гораздо большей зависимости очутились запорожские козаки от Москвы, когда с половины XVII столетия перешли в ее подданство. Правда, в XVII веке эта зависимость выражалась еще в довольно слабой степени, но зато с начала XVIII века запорожцы все более и более теряли отличительные черты своей оригинальной жизни и под конец исторического существования жизнь запорожских козаков, если исключить безженство, собственно сичевых товарищей, мало чем отличалась от жизни украинских козаков. Несмотря, однако, на все различие запорожских от городовых козаков, между теми и другими в первое время исторического существования была такая тесная связь, что отделять историю одних от истории других в течение XVI и начала XVII века не представляется никаких оснований. Только с половины XVII столетия различие между запорожскими и городовыми или гетманскими козаками становится осязательным, а потому с этого именно времени начинается и собственная, в строгом смысле слова, история запорожских козаков. По ходу исторических событий и по тем и другим задачам, которые брали на себя запорожцы, вся история запорожских козаков может быть разделена на следующие шесть периодов времени. Период образования запорожского козачества (1471—1583). Период борьбы против Польши за религиозно-национальную независимость южной Руси (1583—1657). Период участия в борьбе за религиозно-национальную независимость правобережной Украйны против Польши, Крыма и Турции (1657—1686). Период борьбы против Крыма, Турции и России за собственное существование (1686—1709). Период существования запорожцев за пределами России и попытки их к возвращению на родные места (1709—1734). Период борьбы с русским правительством за самостоятельное существование и падение Запорожья (1734—1775). Первые моменты исторической жизни запорожских козаков, как и всяких других народов, не оставивших по себе первоначальных письменных памятников, представляют собой загадку неизвестности и дают обильную пищу для всяких предположений и домыслов. Кто был истинным устроителем их войска, каковы были вначале их боевые средства, как широко простирался район деятельности их — на это никаких не имеется данных. Конечно, на первых порах в действии козаков не могло быть правильно сознанной и прямо поставленной задачи, и они в этот период времени должны были действовать партийно, или, как сами говорили, купами. Начало организации могло быть лишь с появлением на Низу общего предводителя козаков, впервые соединившего их в одно для общей цели, — борьбы с мусульманами, и положившего начало столице их, называемой Сичею. Первую попытку в этом роде сделал знаменитый князь Димитрий Иванович Вишневецкий [47]. Князь Димитрий Иванович Вишневецкий, истый козак по натуре и знаменитый вождь своего времени, был потомком волынских князей Гедиминовичей, родился в православной вере, имел у себя трех братьев Андрея [48], Константина и Сигизмунда и состоял владельцем многих имений в Кременецком повите, каковы: Вишневец, Подгайцы, Окимны, Кумнин, Лотрика и другие. На исторической сцене Вишневецкий впервые стал известным с 1550 года, когда назначен был польским королем в старосты Черкасского и Каневского повитов. Каков был Вишневецкий как управитель повитов, нам неизвестно; известно лишь то, что в этом звании он оставался всего лишь три года: получив отказ от короля Сигизмунда-Августа по поводу просьбы о каком-то пожаловании, Вишневецкий, по старому праву добровольного отъезда служилых людей от короля, ушел из Польши в Турцию и поступил на службу к турецкому султану: "А съехал он со всею своею дружиною, то-есть, со всем тем козацтвом или хлопством, которое возле него проявлялось", — писал о Вишневецком Сигизмунд-Август Радзивиллу Черному 15 июня 1558 года. Вскоре, однако, король, ебеспокоенный тем, что турки в лице Вишневецкого приобретут отличного полководца с переходом его в Турцию, врага польскому престолу, снова привлек князя к себе, дав ему опять те же города Черкассы и Канев в управление. Управляя этими городами, князь, хотя и был доволен на этот раз королем, но чувствовал недовольство в самом себе: душа его жаждала военной славы и ратных подвигов. Тогда он задался мыслью оградить границы польско-литовского государства посредством устройства на острове Днепра крепкого замка и помещения в нем сильного гарнизона. Очевидно, Вишневецкий в этом случае хотел повторить то, что раньше его высказал Евстафий Дашкович. Свой план Вишневецкий хотел осуществить постепенно и высказал его открыто в 1556 году. Не найдя, однако, себе фактического сочувствия среди польских властных людей. Вишневецкий снова решил покинуть родину и искать счастья за пределами отечества. В это самое время он узнал, что московский царь Иван Васильевич Грозный, желая предотвратить набег крымских татар на московские окраины, отправил два отряда русских ратников с путивльскими козаками на Низ — один под начальством Чулкова по Дону, а другой под начальством дьяка Ржевского по Днепру. и приказал им сдобывать языков и проведывать про крымского хана". Весть о походе русских против крымцев пришлась как нельзя кстати по вкусу черкасско-каневских козаков и они, собравшись в числе 300 человек, под начальством своих атаманов Млинского и Михаила Еськовича, иначе называемого Миской, бросились вниз по Днепру и заодно с дьяком Ржевским и русским войском причинили много бед туркам и татарам под Ислам-Керменем, Очаковом и Волам-Керменем. Подвиги козаков черкасско-каневских замков вызвали на сцену и самого старосту, князя Димитрия Вишневецкого, и в то время, когда Ржевский после похода отступил в "литовскую", т. е. западную сторону Днепра, Вишневецкий очутился на Днепре, и расположился на острове Хортице, откуда рассчитывал открыть постоянные набеги на мусульман. С этой целью он устроил здесь, в 1556 году, земляной "город" против Конских-Вод, у Протолчи, послуживший потом прототипом Сичи запорожских козаков. О своих подвигах против татар и турок на Днепре князь Вишневецкий не замедлил известить, через служебника Миску (т. е. Михаила Еськовича), короля Сигизмунда-Августа, прося у него королевской протекции. На то донесение король отвечал Вишневецкому грамотой, писанной если не весной, то летом 1557 года [49]. В этой грамоте король отвечал Вишневецкому, что присланные им листы, через служебника Миску, получены во время пути, именно тогда, когда король ехал с королевою Екатериною с варшавской сейма в Вильну и, по распоряжению самого короля, служебник тот задержан был с ответами королевскими на продолжительное время. Распоряжение же это сделано было на основании известия, принесенного королевским послом, князем Андреем Одинцевичем, о намерениях и замыслах перекопского царя: перекопский царь, по известию королевского посла, о чем король узнал по приезде в Вильну, хотел добывать князя Вишневецкого в построенном им замке; вследствие этого а также вследствие суровой зимы и трудного проезда к Вишневецкому и вследствие ожидания проезда посланного к Вишневецкому дворянина Василия Шишковича, король и приказал задержать отъезд Миски. Кроме этого король писал Вишневецкому и о том, что он, сперва по слухам, а потом от присланного князем хлопца, узнал о нападении на Вишневецкого перекопского царя. Воздавая похвалу Вишневецкому за его службу, стойкость и мужественную оборону людей, при нем находящихся, король обещал и на будущее время не забывать его подвигов: "А что касается замка, построенного тобой, и твоей услуги, оказанной нам, то такая услуга приятна нам, потому что ты устроил на нас, господаря, замок на нужном месте, и именно такой замок, где была бы безопасная осторожность для удержания лихих людей шкодников с обеспечением панств наших. Но чтобы усилить тот замок людьми и боевыми средствами, как ты писал нам о том, то без личного твоего приезда к нам, мы теперь не имеем достаточно основательных причин исполнить это, хотя выводить тебя из замка на это время также не годится ради известия от тебя и из других мест ("украйн") о замысле со стороны великого московского князя соорудить замки при реке Днепре в том именно месте, где и ты хотел будовать города, на нашей земле, а также и ради зацепок, на которые могли бы отважиться, в твое отсутствие, козаки и подвергать опасности области нашего государства. Выводить тебя из замка не годилось бы еще и для того, чтобы ты оставаясь в нем, мог большую пользу принести, не допуская козаков делать зацепок чабанам и шкодить улусам турецкого царя, взирая на многие причины, на докончание и присягу нашу с турецким цесарем и вечный мир с перекопским царем". В заключение грамоты король извещал Вишневецкого об отпуске к нему какого-то Захарки, о котором князь писал королю, а также об отправке к князю собственного королевского слуги — дворянина с ответом на все письма и просьбы князя и возвращении из Польши посла перекопского царя вместе с польским послом Довгиром. Посла, отправленного к Вишневецкому, король приказывал людям Вишневецкого встретить у Черкасс и самому князю, в виду важности дела, с которым посол отправлен, выслушать его с особенным вниманием [50]. Нужно думать, что отказ со стороны короля Сигизмунда-Августа в помощи людьми и боевыми средствами для защиты устроенного князем замка послужили причиной того, что Вишневецкий, оставив польского короля, вошел в сношения с русским царем. В мае месяце 1557 года Вишневецкий писал царю, что крымский хан Девлет-Герай, с сыном и с многими крымскими людьми приходил к Хортицкому острову, осаждал его двадцать четыре дня, но божьим милосердием, именем и счастьем царя, государя и великого князя, он, Вишневецкий, отбился от хана и, поразив у него много самых лучших людей, заставил его отойти от Хортицы "с великим соромом" и дать возможность князю отнять у крымцев некоторые из кочевищ. В заключение Вишневецкий уверял царя, что пока он будет на Хортице, то крымцам ходить войной никуда нельзя. В сентябре месяце того же 1557 года Вишневецкий отправил от себя в Москву козацкого атамана Еськовича к царю Ивану Васильевичу бить челом о том, чтобы царь пожаловал князя и принял его к себе на службу; Еськович должен был сказать царю, что князь совсем отъехал от польского короля и поставил среди Днепра, на Хортицком острове, против Конских-Вод, у крымских кочевищ, город. Царь принял Еськовича с честью и, вручив ему "опасную грамоту" и царское жалованье для Вишневецкого, отправил, вместе с Еськовичем, боярских детей Андрея Щепотьева да Нечая Ртищева с наказом объявить князю о согласии царя принять его на службу московского государства. Спустя месяц после этого Вишневецкий отправил к царю новых послов, Андрея Щепотьева, Нечая Ртищева, князя Семена Жижемского да Михаила Еськовича, и через них извещал царя, что он (Вишневецкий) царский холоп и дает свое слово на том, чтобы ехать к государю, но прежде всего считает нужным повоевать татар в Крыму и под Ислам-Керменем, а потом уже быть в Москве. И действительно, относительно своих намерений против татар Вишневецкий сдержал свое слово: в декабре месяце названного года московский посол, живший в Крыму, извещал, что октября первого дня князя Димитрий Вишневецкий, выплывший на низовье Днепра, взял крепость Ислам-Кермень, людей ее побил, а пушки взял и вывез на Днепр, в свой Хортицкий город. Почти через год после этого, а именно в октябре месяце 1558 года, князь Вишневецкий снова и совершенно неожиданно подвергся второму нападению со стороны того же крымского хана Девлет-Герая. Взяв с собой, кроме татар, много войска турецкого султана и молдавского господаря, хан внезапно подступил к Хортице и с яростью напал на Вишневецкого. Вишневецкий долго отбивался от хана, но потом, лишившись всякого пропитания и потеряв много людей, а еще больше коней, съеденных козаками, под конец оставил Хортицу и ушел к Черкассам и Каневу, откуда известил царя о всем происшедшем на Хортице и ждал от него дальнейших приказаний. Тогда царь, узнав о всем случившемся с Вишневецким, велел ему сдать Черкассы и Канев польскому королю, с которым у русских произошло перемирие, а самому ехать в Москву. Вишневецкий повиновался воле царя и в ноябре месяце того же года приехал в Москву. Здесь он получил от царя жалованье, а также город Белев со всеми волостями и селами в вотчину [51], да в иных городах "подклетные села и великие пожертвования", и за все это клялся животворящим крестом служить царю всю жизнь и платить добром его государству. Однако, в Белеве Вишневецкому пришлось оставаться недолго: дело в том, что в это самое время приехали в Москву черкасские послы с целью просить московского царя оказать помощь черкасцам в их войне с крымцами. Царь, не поладивший перед этим с крымским ханом, решился воспользоваться просьбой черкассов в свою пользу, и в декабре месяце 1558 года снова отправил Вишневецкого, в качестве начальника над 5 000 человек ратников, на крымские улусы. Вишневецкий двинулся из Москвы вместе с кабардинским мурзой Канклыком, собственным братом, атаманом, сотскими и стрельцами. Он ехал судном на Астрахань, из Астрахани сухопутьем к Черкассам в Кабарду; в Кабарде ему ведено было собрать рать и идти мимо Азова на Днепр, на Днепре стоять и наблюдать за крымским ханом, "на сколько Бог поможет". Исполняя царское приказание, Вишневецкий сперва остановился под Перекопом и стал наблюдать за татарами; но крымский хан, извещенный польским королем о движении Вишневецкого, забил свои улусы [52] за Перекоп, а сам ушел во внутрь полуострова. Тогда Вишневецкий, не встретив под Перекопом ни одного врага, перешел к Гаванской переправе на полтретьядцать верст ниже Ислам-Керменя; простояв напрасно три дня на переправе, Вишневецкий отсюда поднялся к острову Хортице и близ него соединился с дьяком Ржевским и его ратниками. Встретив Ржевского выше порогов, Вишневецкий велел ему оставить все коши с запасами на острове, отобрать лучших людей из его рати — неболыпое число боярских детей, козаков да стрельцов,— остальных отослал в Москву, и потом с отборным войском пошел летовать в Ислам-Кермень, откуда имел целью захватить города Перекоп и Козлов. Получив известие об отходе хана за Перекоп, царь Иван Васильевич отправил к Вишневецкому посла с жалованьем и с приказанием князю оставить Ширяя-Кобякова, дьяка Ржевского и Андрея Щепотьева с немногими боярскими детьми и стрельцами, Данила Чулкова да Юрия Булгакова с козаками, а самому ехать в Москву. Вишневецкий и на этот раз повиновался воле царя, оставил Днепр и скоро прибыл в Москву, откуда переехал в свой город Белев. Зимой этого же года крымский хан, услыхав о том, что московский царь оставил столицу и уехал в Ливонию, быстро собрал стотысячное войско и бросился по направлению к Москве; но узнав, что самые страшные для него люди, Шереметев и Вишневецкий, совсем не выезжали в Ливонию, также быстро повернул назад и ушел в Крым. В начале 1559 года царь снова отправил Вишневецкого против татар; ему дано было 5 000 человек войска, а его товарищу Даниилу Адашеву — 8 000. Вишневецкий разбил 250 человек крымцев близ Азова, а Даниил Адашев выплыл в устье Днепра и отсюда бросился в Крым. Разгромив Крым и освободив множество христианских пленников, Адашев вновь вернулся к Днепру и поднялся вверх по его течению. Хан бросился за ним в догон и настиг у мыса Монастырька, против Ненасытецкого порога, но, боясь сразиться с ним, ушел назад. В то время, когда Адашев и Вишневецкий действовали против татар на Днепре, в это самое время летом 1560 года, предводитель белогородских козаков Андчак ворвался в киевское воеводство и опустошил поселение возле белоцерковского замка, а потом написал письмо Сигизмунду-Августу и в нем объяснил, что сделал свое нападение в отместку козакам киевским, белоцерковским, брацлавским, винницким, черкасским и каневским, причиняющим "великие шкоды" турецким подданным. По этому письму Сигизмунд-Август отправил киевскому воеводе князю Константину Константиновичу Острожскому и всем украинским старостам приказание воспретить козакам, в виду присяги и докончанья с турецким султаном и перекопским царем, делать нападения на турецких и татарских подданных и даже не позволять им ходить в поле для сторожи, хотя в то же время держать их на готове, чтобы иметь возможность при набегах со стороны татар на украинские области, во-время ударить на врагов и отнять у них добычу и христианских пленников [53]. Между тем Вишневецкий, возвратившись в 1561 году из "пятигорской земли" на Днепр и расположившись на урочище Монастырище, в 30 милях от Черкасс, близ острова Хортицы, стал сноситься с польским королем о том, чтобы снова перейти к нему на службу. Что побудило Вишневецкого к этому, неизвестно: не понравилось ли ему обращение Грозного с боярами в Москве, или же просто ему не сиделось на одном месте,— источники не говорят об этом. Во всяком случае, находясь в урочище Монастырище, Вишневецкий отправил к королю Сигизмунду-Августу гонца с просьбой о том, чтобы он снова принял его к себе и прислал бы ему, по обыкновению, так-называемый глейтовый, т. е. охранный лист для свободного проезда из Монастырища в Краков. Король охотно изъявил согласие принять Вишневецкого к себе на службу и прислал ему глейтовый лист сентября 5-го дня 1561 года: "Памятуя вЪрныя службы предковъ князя Димитрiя Ивановича Вишневецкаго, мы прiймаемъ его в нашу господарскую ласку и дозволяемъ ему Ъхать в государство нашей отчизны и во дворъ нашъ господарскiй для службъ нашихъ, не боясь строгости посполитаго права и нашего отъ господаря коранiя и неласки нашей за то; можетъ онъ добровольно въ панствахъ нашихъ жить, пользуясь всякими вольностями и свободой, как и другiе княжата, панята и обыватели панства нашего" [54]. Принимая Вишневецкого вновь на службу к себе, король мотивировал свою милость к нему тем, что Димитрий Вишневецкий ходил к московскому царю не для чего иного, как для того, чтобы узнать "справы непрiятеля и тЪмъ принести возможно большую пользу РЪчи Посполитой". В свою очередь и козаки, бывшие с Димитрием Вишневецким на Низу, и оставленные им после отъезда, стали просить короля через черкасско-каневского старосту, Михаила Александровича Вишневецкого о дозволении им возвратиться в места своей родины и прислать глейтовый лист. Отправляя глейтовый лист князю Димитрию Вишневецкому, король Сигизяунд -Август извещал о том и брата его (нужно думать, не родного), Михаила Александровича Вишневецкого. О козаках тому же Михаилу Вишневецкому король писал: "Листъ для принятiя козаковъ въ наше панство мы приказали выдать и велЪли послать его до воеводы кiевскаго; кромЪ того, распорядились написать ему, чтобы его милость съ тобой посовЪтовался, если тЪ козаки придуть въ наше панство и меж ними окажутся таше, которые въ недавнее время Очаковъ разорили ["збурыли"], и если приходъ ихъ не принесетъ никакой опасности отъ цесаря турецкаго и царя перекопскаго, то, поразмысливши объ" этомъ хорошенько, велите послать имъ тотъ листь. И если между ними окажутся тЪ, которые Очаковъ разоряли, то ты бы внушилъ имъ, чтобы они, не задерживаясь и не проживая в тамошнихъ украинскихъ замкахъ, шли бы прямо въ могилевскiй замокъ, откуда мы велимъ направить ихъ въ Полоцкъ, а изъ Полоцка въ землю Инфлянтскую (Эстляндiю) и прикажемъ дать имъ содержанiе и живность. ПосовЪтовавшись и поговоривши съ нимъ объ этомъ, извести насъ о томъ немедленно" [55]. Куда вернулись козаки, неизвестно, но известно то, что они покинули Хортицу и после их ухода "город" Вишневецкого, вероятно, был разрушен татарами, так как московский царь, собираясь воевать с Крымом, хотел строить новое укрепление "между Хортицей и Черкассами", которое бы заменило "город" Вишневецкого [56]. После этого Димитрий Вишневецкий, вместе с одним польским магнатом, некиим Альбрехтом Ласким, приехал в Краков, где был встречен массою народа с радостными приветствиями. Король очень ласково принял князя и простил ему его вину. Скоро после этого Вишневецкий очень сильно заболел, вследствие какой-то отравы, полученной им еще в юношеские годы. Король, узнав об этом и жалея князя, велел своим докторам осмотреть его (opatowac). Доктора оказали помощь больному, и он благополучно встал с постели. Таким образом с 1563 года Вишневецкий считался снова на службе у польского короля. Приняв к себе Вишневецкого, польский король, однако, не преминул, при случае, осведомиться у русского царя о причине отъезда его из Москвы: "Пришел он как собака и потек как собака; а мне, государю, и земле моей убытку никакого не причинил"— ответил царь Иван Васильевич Сигизмунду-Августу на спрос о Вишневецком. В это время Вишневецкий сделался настолько дряхлым, что едва мог садиться на коня, но дух героизма в нем все еще не угасал. Так, находясь в Кракове и сойдясь с Альбрехтом Ласким, владевшим молдавской крепостью Хотиным и мечтавшим присоединить всю Молдавию к Польше, Вишневецкий задумал новое дело: он решился, по совету Лаского, овладеть Молдавией и сделаться ее господарем. Обстоятельства ему благоприпятствовали. Дело в том, что в Молдавии в это самое время боролись за обладание престола два претендента: господарь Яков Василид, иначе Ираклид, и боярин Томжа, иначе Стефан IX. Партия волохов, не желавшая избрания Томжи, узнав о планах Вишневецкого, отправила к нему посольство и обещала ему господарство, если только он, вместе с козаками, принесет присягу этой партии. Князь согласился и в 1564 году с 4 000 козаков отправился в Молдавию. Передовой отряд его явился в то время, когда Томжа осаждал Василида в Сучавском дворце; сам Вишневецкий по случаю болезни ехал сзади на возу. Его отряд поспешно прискакал к дворцу и стал требовать молдавской булавы для своего князя. Томжа, по-видимому, охотно согласился на это притязание и лично пошел встречать славного героя. Вишневецкий, не подозревая в этом никакого коварства, с небольшой дружиной двинулся к Сучаве; но тут во время самого пути, видя ничтожность сил Вишневецкого, Томжа вдруг переменил свою роль: он внезапно бросился на посланных в помощь князю людей, всех перебил их и готовился схватить в руки-самого Вишневецкого; но Вишневецкий успел уйти и спрятаться в копну сена; к его несчастью, однако, он был замечен каким-то мужиком, приехавшим за сеном, и выдан Томже. Тогда Вишневецкого, вместе с е о спутником Пясецким и некоторыми поляками, схватили и отправили в столицу Молдавии. Поляки после жестоких пыток, во время которых сам Томжа отрезал им носы и уши, отпущены были в Польшу, а Вишневецкий и Пясецкий тем же Томжей отправлены были в Царьград к турецкому султану, Селиму II. Получив пленников и пылая местью на них за разорение Крыма и южных городов, турки решили предать их жесточайшей казни: бросить живыми с высокой башни на один из железных крюков ("гак"), которые вделаны были в стену у морского залива, по дороге от Константинополя в Галату. Брошенный с башни вниз Пясецкий скоро скончался, а Вишневецкий, при падении с такой же высоты, зацепился ребром за железный крюк и в таком виде висел несколько времени, оставаясь живым, понося имя султана и хуля его мусульманскую веру, пока не был убит турками, не стерпевшими его злословии. Народ сохранил в своей памяти величественный образ князя и воспел его трагическую кончину в готовой уже песне о козаке Байде [57]. По словам песни, Байда так был славен, что сам султан предлагал ему собственную дочь в жены с условием, чтобы только он принял веру Магомета; но Байда настолько был предан православной вере, что с презрением отверг это предложение и стал плевать на все, что было дорого как простому магометанину, так и самому султану, а под конец ухитрился даже убить стрелой, поданной ему его слугой, самого султана с его женой и дочерью. Тогда турки, остервеневшись на Вишневецкого, вынули у него, еще живого, по словам польского писателя Несецкого [58], из груди сердце, изрезали на части и, разделив между собою, съели его в надежде, так сказать, заразиться таким же мужеством, каким отличался во всю жизнь неустрашимый Вишневецкий. Народ воспел славного героя в песни "Байда-козак", дошедшей до нашего времени во многих вариантах. "У Царьграді та и на риночку Там п'є Байда мед-горілочку, Ой п'є Байда та не день, не два, Та не одну нічку, та и не годиночку. Прийшов до нього салтан турецький: Ой що ж бо ти робиш, Байдо молодецький? Ой ти, Байдо, та славнесенький, Будь же ти лицарь та вірнесенький,— Покинь, Байдо, та пити — гуляти, Бери мою дочку та йди царювати, Бери в мене та царівночку, Будеш паном та на Вкраїночку! — Твоя віра проклятая, Твоя дочка поганая! Гей, як крикне салтан на гайдуки: Biзьміть того Байду, візьміть його в руки! В1зьміть Байду кріпко із'яжіте Та на ребро за гак добре почепіте. Висить Байда та не день, не два, Та й не одну нічку, та и не годиночку. Висить Байда, про себе гадає Та и на свого цюру зорко поглядає Та и на свого цюру, цюру молодого, I на свого коня, коня вороного, Ой ти ж цюро, цюро молоденький, Подай міні лучок, та лучок тугенький, Подай мені, цюро, тугий лучок, Подай міні стрілок, цілий пучок! Ой, бачу-ж я, цюро, та три голубочки, Хочу я їх вбити за для царськой дочки Де я вмірю — там я вцілю, Де ж я важу — там я вражу. Ой як стрілив - та й царя вцілив, А царицю та в потилицю, A їх доньку - прямо в головоньку. Не вмів, царю, та ти Байди вбити, За це ж тобі, царю, та й у землі пріти, Було б тoбi, царю, конем під'їзжати, Та було б тобі Байді голову ізтяти, Було б Байду в землю поховати, А його ж хлопця coбi підмовляти." Содержание второго тома   www.pseudology.org